Алексей Потехин - Бедные дворяне

Катерина проворно разослала на столе толстую белую скатерть, поставила солонку, положила каравай хлеба и деревянные ложки, вынула из печи горшок с варевом, и хозяева вместе с богоданной гостьей принялись ужинать. Прасковья Федоровна подробно расспрашивала богомолку об ней самой: та назвалась государственною крестьянкою. Хозяйка усердно угощала ее, была ласкова и приветлива: очевидно, что мысль выдать дочь за столбового дворянина очень ей полюбилась, и она старалась задобрить будущую сваху. Когда последняя, после ужина, улегшись на полати, опять завела об этом речь, Прасковья Федоровна подробно расспрашивала об женихе, и хотя старалась сохранить прежний тон равнодушия, но не раз высказала желание посмотреть на жениха, под тем предлогом, что хорошего человека всегда лестно видеть.

Богомолка с своей стороны расспросила Прасковью Федоровну: кто у нее родные, нет ли богатых мужиков между ними, сколько у Катерины носильных платьев, какое у ней приданое, знает ли она полевую работу и проч. и проч.

На другой день, чем свет, богомолка проснулась и ушла, повторивши на прощанье, что она непременно покажет Прасковье Федоровне своего жениха.

Прошло несколько дней. Прасковья Федоровна совсем было позабыла о посетительнице и перестала думать о женихе-дворянине, как вдруг, в один праздничный день, когда она только что воротилась от обедни, к избушке ее подъехали сани, запряженные в одну лошадь.

Прасковья Федоровна выглянула в окно.

В санях сидели молодой парень и пожилая женщина. В последней она тотчас же узнала богомолку, в первом отгадала жениха. Быстро откинувшись от окна, она оглядела Катерину с ног до головы и велела ей уйти в чулан и не выходить оттуда, пока она не позовет, а между тем надеть другое платье, еще понаряднее. Катерина, тоже успевшая взглянуть в окно и догадавшаяся, кто приехал, проворно ушла из избы.

Под окном постучали кнутовищем.

– Кто тута? – спросила Прасковья Федоровна.

– Дома ли хозяюшка? – послышался знакомый голос.

– Да кого вам надобно?

– Прасковью Федоровну, хозяюшку.

– Да кто вы такие?

– Али не узнала, матка?… Старая знакомая: помнишь, богомолка-то была. Да вот ездила с барином в село на базар, да иззябли больно, так дай, думаю, заеду к Прасковье Федоровне: неужто не обогреет?… Позволь взойти?…

– Милости просим, милости просим.

Вместе с богомолкой вошел в избу парень лет двадцати двух, белокурый с прорыжью, остриженный в скобку, с лицом добродушным и глуповатым. На нем была грубого синего сукна поддевка, с борами, толсто стеганная на вате, шея повязана цветным бумажным платком. Неуклюже переваливаясь, вошел он вcлед за своей провожатой и, помолившись по ее примеру образам, молча поклонился хозяйке.

– Просим покорнейше садиться, дорогие гости! – приветливо проговорила Прасковья Федоровна, осматривая гостя и опоражнивая для него место в переднем углу.

– Вот сюда садитесь: к столу-то поближе! – сказала она молодому парню, который было уже уселся на лавке недалеко от дверей.

– Да ничего, все едино! – отвечал тот, лениво приподнимаясь с занятого места, и перешел на указанное.

– Какими это судьбами Бог принес? – обратилась хозяйка к гостье, усаживая ее рядом с барином.

– А вот поехали на базаре погулять, на людей посмотреть и себя показать – да и заехали к вам.

– Доброе дело… покорнейше благодарим… Ну, чем же дорогих гостей потчевать? Может, водочки прикажете? – обратилась она к барину.

– Нету, напрасно, не пью.

– Не употребляет, Прасковья Федоровна. Нечего тем и потчевать к нему, привычки не имеет.

– Ну так ин-разве чайку?

– Вот это другое дело, это по нам.

– А вот сейчас велю дочке поставить самоварчик. Чай-то да сахар есть: этот запас держу. Я тотчас… – Прасковья Федоровна вышла…

Воспользовавшись отсутствием хозяйки, богомолка обратилась к своему спутнику:

– А ты, Никеша, смотри, говори, да оглядывайся: вишь она какая баба вор: сейчас на счет водочки подпустила. А будет про что спрашивать, не мнись, отвечай попроворней да обдумавшись.

Прасковья Федоровна, выйдя из избы, вошла прямо в чулан и осмотрела дочь, которая уже успела переодеться, – осталась довольна, и велела ей поскорее согреть самовар.

– А поспеет-то, так внеси, поставь на стол, да и отойди в сторонку – сядь да на них не больно смотри, точно не твое дело. Посиди эдак маленько, да опять уйди, – хоть к дяде Василию, – там и будь покамест они сидят у нас.