Лев Жданов - Царь Иоанн Грозный

Отлегло у царя от сердца.

Не духи там, не демоны, не убийцы подосланные. Те бы молчком, без молитвы вошли. И голос хороший, знакомый, старческий чей-то, хотя еще не дряблый.

– Аминь! – торопливо произнес Иван, желая скорей узнать, кто там. Кого в полночь, без предвещения обычного допустили в опочивальню к нему?

Раскрылась дверь, и появился в покое Сильвестр, протопоп, духовник царицы…

Обрадовался даже царь.

– Вот Бог живую душу послал, да еще такую хорошую!

– Входи, входи, отче! Милости прошу! Рад я тебе. Только што так поздно? Не приключилось ли сызнова чего? На Москве? Или ты от отца моего, митрополита святителя нашего?

– От себя я, осударь. А поздно – потому дело такое, великое! Не всем очам видеть достойно.

Снова мороз побежал по спине у Ивана.

Странный вид у Сильвестра. Сурово и скорбно лицо его. Видно, что тяжело налегает рука на пастырский посох. Одежда вся мокрая. Сейчас пришел со двора. Правда, значит, дело великое, если в такую ночь из Москвы сюда прибыл…

– Рад тебе, все едино. Зачем пожаловал? Сказывай, отче! Все сделать готов.

– Бог меня посылает к тебе, сыне! Чадо мое духовное! – значительно, смело говорит поп. Никогда он с ним так не говорил, хоть и много раз приходилось им сталкиваться и в храмах Божьих, и у царицы. Совсем пророком выглядит библейским этот величавый, седовласый, могучий старик.

– Говори, отче! – повторяет смиренно Иван.

– Не я – Господь Бог глаголать устами моими возжелал и даст тебе в том дивные знамения.

– Знамения? – лепечет подавленный отрок.

– Да, сыне, знамения! «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения!» – сказано бо есть. И тебе, лукавец и прелюбодей, дастся знамение по воле Господней.

Иван онемел.

Впервые до слуха его коснулось такое слово. Но тут же он смиренно поник головой и повторил только:

– Лукавец и прелюбодей! И горше того, отче! Каюсь со смирением, по чистой совести, и пусть по той правде простит меня Господь!

– Погоди! Слушай сперва! Потом и твоя речь придет… Слушай, что было со мною… Не нынче… Еще шесть ден назад.

– Говори… говори, отче, – весь трепеща, прижимаясь, как ребенок, к рясе священника, произнес Иван, предчувствуя, что услышит нечто необычайное.

– Спал я в покое своем… Вдруг голос воззвал меня. Прокинулся, гляжу – нет никого… Лампада сияет… И лик Спаса, кроткий и благостный, один глядит на меня. И вижу: словно слезы блестят на очах у Кроткого. Глянул еще раз – нет ничего. Ну, думаю: почудилось! Да на окно перевел глаза. Чуть не крикнул! Весь Кремль, вижу, в огне пылает… И собор мой тоже…

– Господи, Господи! – зашептали бледные губы Ивана, а рука невольно сотворила крестное знаменье.

– Дальше слушай… Кликнуть кого хочу… Протопопицу-мать разбудить – голосу нет. Подбегаю к окну – все исчезло разом. Тихо. Светает на воле. Спокоен Кремль, цел собор стоит. Думаю: попритчилось. Молился мало перед сном… Сотворил молитву, лег. Снова глас зовет… Снова в огне все вижу кругом. До трех раз так было…

– Што ж не пришел, не сказал тогда мне, отче? – зашептал Иван.

– Гордыня! Неверие обуяло… Думаю: что я за святой, чтобы знамения мне Бог подавал… Забыл, что и в безднах адовых светит величие Божье! Дальше слушай… Спохватился я, вспомнил видение мое вещее, когда беда огненная над Москвой стряслась. Да поздно, – так себе думаю… И снова нынче в ночи посетил меня… к тебе послал Господь… Слушай! – вдруг загремел Сильвестр. – Слушай и трепещи, грешник юный! Овца заблудшая… Вот уж секира при корне древа сухого… Усечено оно будет и ввергнуто в огонь вечный! Покайся, нечестивец! Покинь утехи агарянские, игры содомские, оставь крови пролитие! Воззрись на землю… На весь люд христианский, Богом врученный тебе! Мало ли посещал тебя Господь? И глад, и потоп, и мор на землю приходил… Ты все не одумался! Покайся, чадо! Не дерзай паки насилием всяким народ угнетать… Не давай православных синклитам твоим в обиду! Не на то вручен тебе венец прародительский! Очисти душу свою от всякие скверны! К людям стань милостив… К церкви – прилежен… Не то горе тебе! Взвешены грехи все твои на весах гнева Господня! Спеши одуматься, чадо! Гляди: вон пажити, тобой и приспешниками твоими опустошенные… Села разметанные… Град престольный, грехов твоих ради спаленный, аки в последний час светопреставления… Гляди: вон жены, дети, старцы, в огне обгорелые… Мученики безвинные, Агнцы Божии…

– Вижу, вижу! – стенал Иван, в уме которого ярко возникала каждая картина, поминаемая старцем, словно бы наяву он видел все… Каюсь! Грешен! Прости, Господи! Отпусти мне грехи мои вольные и невольные…