Лев Жданов - Царь Иоанн Грозный

Года полтора-два всего, как переехал иерарх верховный Макарий из Нижнего на Москву.

И тогда же, в числе нескольких других сторонников своих, уговорил он и Адашева переселиться за собой.

– Все же «свои люди» там будем, не совсем одни в чужой стороне! – полушутя-полусерьезно объявил умный пастырь Макарий, когда узнал о своем назначении на митрополичий престол.

– Оно, слова нет: сам князь Ондрей меня ставит… Да сказано: «Не надейтесь ни на князи, ни на сыны человеческие…» Нынче князь Шуйский таков, завтра – инаков. А оно – чем выше сести, тем больней упасти. Не так ли, отец протопоп? – обратясь к Сильвестру, бывшему при разговоре, продолжал Макарий, глядя на него открытыми, ясными глазами и медленно перебирая на руках зерна топазовых четок, похрустывавших своими острыми гранями.

– Тебе ли не знать, отче? Видали мы, куды из митрополичьих-то покоев угодить можно! И скоренько!

– То-то ж! А твой сын и ты, Федя, мне же надобны будете… – снова обратился к Адашеву пастырь. – Ты – правая рука мне в делах… А сын – в книжной премудрости помощник… Светлый разум ему Господь дал. Если когда захочет священный сан приять – до большого достигнет. И разумом светел, и духом чист! Люблю его, прямо тебе говорю, Федя! – обратился Макарий к Адашеву.

Тот только низко поклонился на добром слове:

– Твои люди, владыко. Как прикажешь. Хошь завтра ж сберуся, опричь хором, со всем двором, и с чадью, и с домочадцами!

Сказано – сделано.

На Москве сперва Адашев всей семьей у дружка одного встал, благо широко строились тогда люди, которые побогаче. Труд – почти даровой, кабальный по большей части. Лесу – за алтын – на рубль навезут. Круг Москвы леса стоят, взглянуть на верхушки дерев – шапка валится.

Двух месяцев не прошло, осень еще не подкатила вплотную, а уж Адашев новоселье справлял.

А теперь вот год спустя опять большой пир у него. Третьего декабря Федора, ангела своего, чествует хозяин.

Все исправил он честь честью. В шестом часу утра стоял уже с двумя челядинцами в сенях митрополичьих со своим именинным пирогом. Тут немало уже набралось и другого люду. Кто – с такой же нуждой, как сам Адашев. Кто – благословенья на свадьбу детей, на постройку новых хором или на иное какое житейское дело у владыки испросить. Всем двери раскрыты.

Отошла ранняя служба. Впустили в палату просителей и поздравителей. Макарий уже был предупрежден, кто – зачем? Служки всех опросили и доложили ему.

Для всех и каждого нашлось ободряющее слово пастырское. За дары иконами всех мирян одарил владыка. На строение на новое – тоже иконами благословил.

С Адашевым особенно долго и ласково толковал Макарий.

Отпуская уже его с благословением и передавая образок великомученика Федора, князя черниговского и ярославского, митрополит спросил:

– Так нынче, думаешь, все порешите?

– Нынче, отец святый. Нынче. Так все толковали…

– Ну, в добрый час. Оно давно пора… иди с миром! – Осенил его крестным знамением и отпустил.

Двор Адашева, как человека пришлого и незнатного, ютился не в самых стенах Кремля, где имели свои хоромы только старые дружинники да бояре знатные или родичи и слуги царевы.

Построился Адашев у Никольских ворот, неподалеку от земского двора, по эту сторону высокой Кремлевской каменной стены, от моста недалеко тоже, что через Неглинку-реку перекинут был и сообщал Китай-город с Заречною частью, с Занеглименьем.

Мост этот, широкий, с крытыми лавками и помещениями по бокам, наполовину деревянный, наполовину каменный, вел в Белый город. Здесь всегда кипела торговля и жизнь. Словно гнезда ласточек, лепилось жилье человека по бокам широкого мостового проезда.

Откупив для себя довольно изрядный клочок земли, Адашев основательно обстроился, обведя высоким, крепким тыном тот поселок, каким явился его новый двор. Всего тут было: и собственные жилые палаты, и женские терема, и даже особая храмина вроде часовни или «крестовой палаты» больших бояр, где утром и вечером, а то и трижды в день собиралась на молитву вся семья с чадами и челядинцами.

Для последних тоже были вытянуты людские избы, попроще: летники и зимники; там же, в глубине двора, тянулись стойла и конюшни, и амбары, и клети, кладовушки. Словом, все как быть должно, включая и сад, довольно густой и обширный, с прудом и беседками.

Все отдельные срубы, кроме черных, людских изб, соединялись галереями, ходами, переходами и лестницами. Более низкие жались к высоким; пристройки и приделочки были налажены всюду и понемногу еще росли, по мере надобности или увеличения семьи и средств у хозяина.