Юзеф Игнаций Крашевский - Валигура

– Ксендз краковский пастырь, Иво…

Черноволосый помотал головой, давая знак следующему за ним рыжему, и, не ответив на это объявление, зашагал снова к стоявшему на коне епископу.

Дав им немного подойти, епископ сперва поздоровался с ними рукой, на что они отвечали лёгким кивком головы.

Иво проговорил по-латыни:

– Будьте здоровы, милые братья и гости, куда же путь держите?

– Мы едем в Плоцк, вызванные князем Конрадом, – промолвил немного неуверенной латынью чёрный. – Мы хотели узнать край и собираемся в дорогу…

Сказав это, он рукой коснулся доспехов и представился:

– Конрад фон Ландсберг miles hospitalis S. Mariae Hierosol.

Потом указал на сопровождающего его рыжебородого и добавил:

– Оттон фон Саледен!

Тот склонил немного голову, но тут же её поднял.

– Вы братья того ордена, который некогда прославился и своим мужеством против неверных, и милосердием над бедными пилигримами, – сказал епископ, – я узнал вас по знаку, какой отец наш, папа и епископ римский, дал для отличия от тамплиеров и братьев иоаннитов. Приветствую вас на этой земле, дети мои… и пусть Бог благословит ваше оружие. Мы слышали, что князь Конрад хотел отдать вам прекрасный Хелминский край вплоть до границы с Пруссией.

Конрад фон Ландсберг не спеша подошёл к епископу, Оттон, его товарищ, подошёл тоже.

– Да, – отозвался первый, – но хотя у нас на это есть подтверждение императора и святого отца, мы хотим сперва сами своими глазами осмотреть собственность, чтобы нас тут та же судьба, что в Венгрии, не встретила. Её придёться выкупать кровью, поэтому нужно знать, за что её отдаём.

Епископ ничего не отвечал. Прошла минута.

– Я вижу, вы разбили на ночь лагерь, – сказал он, словно переводя разговор, – а я также не знаю, где отдохну, потому что, видимо, мы сбились с пути.

Говоря это, он обернулся к стоящему и ожидающему приказов солдату.

– Что вы на это скажете, Збышек?

Он усмехнулся.

Спрошенный, понижая голос, отвечал:

– Я полагаю, что дорога не была ошибочной, нам хорошо о ней рассказали, но в Белую Гору попасть нелегко… мало кто знает подход к ней… расстояние люди дают разное… Мы должны были остановиться на ночь у границы, а до сих пор её не видать… Ваше преподобие, прикажете послать кого-нибудь на разведку?

– Если бы ваше преподобие, – прервал Конрад фон Ландсберг, – хотели принять гостеприимство бедной братии…

Он указал в сторону лагеря…

Епископ колебался, но эта неуверенность продолжалась недолго, он слегка пришпорил коня и, пошептавшись о чём-то со Збышком, сам в сопровождении одного клирика поехал к шатру. Два брата немецкого дома шли впереди, указывая дорогу. Епископ, может быть, не столько нуждался в гостеприимстве, как хотел присмотреться к путникам, новым на этой земле, на которой ещё никогда их нога не стояла.

В то время множились благочестивые и рыцарские ордена – милиция Рима и церкви. В Святой земле раньше появились тамплиеры и иоанниты, после них Братья госпиталя св.

Марии, прибывали всё новые монашеские ордена, сам епископ Иво, видя в них поборников веры и самых деятельных помощников костёла, возводил монастыри цистерцианцам и премонстратам, приводил братьев Доминика, а вскоре должны были прийти бедные сыновья Франциска Ассизского убогий люд утешать.

По панским дворам, где не было распоясания и дикости, царила почти пылкая набожность, а женщины в ней превосходили мужчин.

Чудеса были повседневным хлебом, святые и чудотворцы прибавлялись, часто меняя оружие на капюшон и на грубую рясу, сотнями из земли вырастали монастыри, которые богато одаряли. Набожность становилась опьянением, казалось, что весь обращённый христианский мир шёл, не глядя на землю, уставив в небо глаза.

Песнью во славу Богу оглашалась возрождающаяся Европа.

Несмотря на это, греховность была большая, безумные жестокости, страсти пробуждались и вспыхивали тем яростней, а после них наступало суровое, кровавое, безжалостное покаяние.

Ни один королевский плащ покрывал власяницей окровавленное тело, ни один вчера богатый властелин шёл назавтра пешим и босым пилигримом в Рим, а, вернувшись домой, убивал брата и снова надевал железный поясок, добровольным бичеванием искупая свои грехи.

Духовенство везде правило совместно с царствующими, так же как римский император совместно с папой владел миром, и так же оно соприкасалось со светской властью, как власть папы с императорами, которые, сломленные анамефами, шли вымаливать прощение, а назавтра рвались к новому бунту.