Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

– Спокойной ночи. Желаю успеха. Червинов, – ответил лагерь.

Заснул я, как убитый, выпив лишь чая и поев хлеба. Телеграфисты жарили баранину, но я отказался от ужина. Часовые охраняли наш бивак. Здесь уже было пустынно и дико, могло все случиться. Могли напасть разбойники, не исключалась возможность нападения и со стороны мирных татар, – лишь бы завладеть драгоценными ружьями.

Еще солнце не взошло, как мы уже были готовы к дальнейшему подъему. На наше несчастье поднялся туман. Ждали мы, ждали, когда он рассеется, а время шло. Вот уже восемь часов, а все кругом покрыто густым туманом, как молоком. Однако я решил начать подъем. Часам к десятити должны разойтись облака. Не тут-то было! Мы совершенно потерялись в тумане. Громадные камни и почти отвесный подъем затрудняли путь, идти дальше было рискованно.

А если туман не рассеется?.. Я приказал повернуть назад. Едва нашли мы старое место привала. Туман и тучи разошлись лишь к четырем часам дня. Еще один день потерян, но мы наверстали его работой на вспышках ночью. Аппарат работал прекрасно. Ели мы только хлеб и чай, консервы и яйца было приказано мною оставить на следующий день.

Шестой день нашего путешествия выдался чудный, солнечный, ни одной тучки на небе. Мы начали подъем в шесть часов утра. На самой верхушке Ала-Гёза были нагромождены камни, величиной с большой обеденный стол. Не нужно самому всходить на Ала-Гёз, чтобы вообразить главную вершину этой горы. Представьте себе громадный холм, насыпанный из таких огромных камешков. С каждым часом подъем все круче; последний час мы ползли уже на четвереньках. Весь снеговой пояс равняется версты полторы шириной. Снег лежит толстым пластом. На солнце жарко. Но стоит войти в тень, и уже через пять минут все тело охватывает холод, как в леднике.

На самую вершину горы мы влезли ровно в двенадцать часов дня. Первыми взобрались два телеграфиста. Подъем был так труден и опасен, с возможностью чуть не на каждом шагу оборваться, – что они, став на вершине горы, от радости закричали: ура! Через минуту слышу крики:

– Скорей, скорей, ваше благородие, медведь… Скорее!

Куда там скорее. Я был позади них всего сажень на двадцать, но это расстояние можно было преодолеть лишь на четвереньках, цепляясь за каждый камушек. Когда я влез к ним, то еле переводил дух.

– Где медведь?

– Во-он, внизу.

Ширина площадки, на которой мы стояли, была не больше трех-четырех сажень. Я заглянул в пропасть. Здесь был сплошной снег. Медведь ясно вырисовывался на белом фоне, но далеко внизу, от нас версты полторы.

– Где вы его увидели? – спросил я сапер.

– Да заглянули в пропасть, а он сидит тут на этих камнях и смотрит на нас. Услышал, значит, крики «ура», – да как сиганет вниз и покатился… А там поднялся и побежал, как лошадь. Ишь, за пять минут куды убег!

Я поставил прицел 1500 и выстрелил. Разве можно попасть на такое расстояние! Медведь пошел дальше уже не спеша и скрылся между камнями.

Теперь мы осмотрелись. Даже телеграфисты, равнодушные, кажется, ко всему на свете, кроме их собственных интересов, и то были поражены величием природы.

– Вот это так гора! – сказали они. – Оченно красива… А здесь Арарат… Смотрите, Арарат!

Взглянул я туда, и дух захватило. Передо мной во весь свой громадный, пяти-с-половиной-верстовый рост, стоял великан Арарат. Это единственная в мире снеговая гора, которую можно видеть всю от вершины до самого основания, начинающегося с долины Эривани.

Массив Арарата, имеющий форму огромной сахарной головы, виден весь. Более половины верхней части горы покрыто вечным снегом, ослепительно белым и сверкающим на солнце так, что глазам делалось больно смотреть. Из-за плеча великана виднеется верхушка малого Арарата, чуть ниже своего старшего брата. Один взгляд на эту красивейшую в мире махину говорит, что восхождение на нее чрезвычайно трудно. Ала-Гёз почти на целую версту ниже Арарата.

Помнится, что Пастухов, знаменитейший путешественник и исследователь гор, потратил на восхождение на Арарат около двух недель. Он описывает неимоверные трудности. Там воздух уже так редок, что дышать трудно. Скаты горы до того круты, что нет сил найти дорогу. Снежные вихри и метели таят смертельные опасности для смельчака.

Я перевел глаза на Ала-Гёз, стоявший подо мною. Это, видимо, – старый кратер. Верно, давнишние землетрясения развалили его. Теперь оставалось нечто вроде двух зубов, торчащих к небу. Малый и острый зуб, на котором стояли мы; второй зуб, отделенный от нас ужасающей пропастью, почти отвесной и глубиной не меньше двух верст, был много крупней, но все же составлял не больше шестой части бывшего кратера, который лежал глубоко внизу. Вся его стена по направлению к Арарату и Эривани была разрушена в давние времена.