Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

– Я знаю это по слухам, сам я тогда еще не был в Тифлисе.

– А… так вы не можете знать, как офицеры после этого случая возмутились. Созвали сами общее собрание всего гарнизона и вынесли постановление: если будут продолжаться безнаказанные убийства офицеров, то офицеры сами примут меры. Да, да… Раздавались даже голоса об аресте наместника. Тот так напугался, что даже постановление офицеров – принятие самовольных мер, если правительство не защитит их, – принял. А что из этого получилось?.. Озлобление толпы против самих офицеров. Посмотрите, как рабочие смотрят на нас!.. Растерзать готовы. Они нас, офицеров, считают своими врагами. И вот, такие агенты правительства, как наш наместник, готовы этот взгляд поддерживать. Глупцы! Они думают тем гнев толпы со своей головы отвести на наши.

Жандармский ротмистр умолк и стал смотреть задумчиво на рабочих, которых его сослуживец выпускал по одному из депо.

– А какой же вывод вы сделаете из всего сказанного? – спросил я. Жандарм подумал:

– Никакого! – ответил он. – Клубок так запутался, что просто его не распутаешь. Многое нужно переменить. Вот я бывал заграницей. Часто в командировки ездил. Был в Германии, во Франции, в Англии. Сам офицер, ну, конечно, интересовался и тем, как там офицеры живут. В Германии почти как у нас. Пожалуй, даже еще выше стоит там офицер. Гордости хоть отбавляй. В Германии, когда офицер в форме, то уж таким почетом пользуется, прямо головокружительным. Армейские захудалые полки, как наша гвардия. Там все органы правительства всегда и во всем возьмут сторону офицера. Зато и офицеру легко и радостно долг до конца исполнять. Слыхали слово: «Verantwortungsfreudigkeit?..» А у нас?.. У нас немного иначе.

Рассказчик улыбнулся, и в этой улыбке отразилось и осуждение высшим и покорность собаки, не смеющей укусить хозяина.

– Вот третьего дня в саду-духане, знаете, в конце Михайловской улицы, ближе к вокзалу, кинтошки затронули офицера. Правда, офицер был навеселе, но ведь на то и духан. Офицер видит, что он один, нужно уходить. Встал, двинулся к выходу. Кинтошки и вовсе расхрабрились. Бросились на него. Он было за шашку, да куда там. Набросились со всех сторон, сбили с ног. Отняли шашку, револьвера не было. Позвали городового и толпой повели офицера в участок.

Городовой еще прикладом подталкивал его в спину, когда офицер вздумал протестовать. Хорошо, что офицер покорился, а то бы убили. Очень просто… Привели в участок и что же? Вместо того, чтобы арестовать всю эту подлую компанию, дежурный околоточный надзиратель составил протокол. Офицер требует позвонить коменданту, а тот отказывается.

– А какой части офицер? – спросил я.

– Восьмого стрелкового Кавказского полка. Его полк стоит в Эривани, а сам он прикомандирован к обозному батальону, заступиться и некому. Да и как заступиться, по теперешним временам? Кинтошки всем кагалом показали, что офицер был пьян и скандалил, хотел-де рубить их шашкой. Осрамили и его, да и на все офицерство тень ложится. Что будет ему, – не знаю.

– А я бы, – продолжал жандарм, – посадил бы в тюрьму всех участников скандала, да и хозяина ресторана за сознательное неуважение к представителю Императорской армии… А наши-то правители, пожалуй, посадят офицера.

– Да, положение наше дрянь, – согласился я. – Прямо хоть уходи со службы.

– А то был я тоже во Франции и в Англии. Там проще. Офицер там и в штатском, и в форме такой же чиновник, как и всякий служащий. И ведь это в сущности правильно: почему офицера так выделять?! Равенство лучше. Озлобления у них против офицеров нет и неоткуда взяться. Там офицер если в штатском, то и рассматривается, как штатский. Да у них и военную форму оскорбить не опасно. На такое оскорбление никто у них и не зарится, потому что нет чувства игры с опасностью, как у нас. У нас же главный мотив всегда простой: а ну-ка, затронь офицера, – что он сделает?

– Вот я сам видел, – после небольшого молчания опять заговорил ротмистр, – как кондуктор высадил из трамвая французского офицера, на которого пожаловалась женщина. Офицер затронул ее. У французов это дело простое. Кондуктор и предложил ему выйти. Офицер заупрямился, а кондуктор взял его за рукав и вытащил вон. Затронул женщину и убирайся, – как выгнали бы каждого француза. Об оскорблении мундира и речи нет. Товарищи его по полку, если узнают, только смеяться будут, что нарвался. А у нас?.. Сами знаете, что вышло бы. Вот вам и вывод. Больше равенства нужно, оно и свободнее будет.