Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

Их привели ко мне. Все восемь человек были жестоко изранены нагайками. Лица у всех имели по несколько страшных кровавых рубцов от ужасной нагайки. Можно сказать, что лица были ими рассечены. У некоторых оказались также изранены плечи и грудь. Теперь я воочию увидел, что значит удар нагайкой. Лица, одежда, руки, все было залито кровью, не текущей, а льющейся из глубоких и уже вспухших рассечин.

Деревню обыскали подробно. Она растянулась очень узкой и длинной полосой версты на две. В деревне мы нашли много кинжалов, еще несколько курковых ружей.

В сотне произошел очень неприятный случай. После обыска в одной сакле поднялся женский крик и плач.

– Что такое?

Несколько татар подошли к есаулу и доложили ему, что пропало драгоценное ожерелье из золотых монет.

– Что врете! – возмутился Илья Прокофьевич. – Не может быть!

– Мы обыскали всю саклю и ожерелья нет. Его взял вон этот джигит, – показал татарин на младшего урядника с георгиевским крестом на груди.

Густо покраснели лицо и шея у есаула от конфуза и ярости, даже горло перехватило. Говорить не может… На георгиевского кавалера, как на вора, показывают татары…

– Взял, что ли, вправду? – наконец прохрипел сотенный. Молчит казак, побледнел.

– Эй, говори правду, парень, не срами ни меня, ни сотню, ни свой крест. Ведь я тебя должен обыскать. И обыщу!.. Раздену и обыщу.

– Я георгиевский кавалер! – говорит казак, тоже перехваченным от волнения голосом.

– Тем хуже для тебя. По суду снимут с тебя крест за такое дело. Не может вор креста носить… Да говори скорее!..

– У меня! – проговорил наконец казак. – Только пусть они уйдут, подкинем им…

Удивительно понимают казаки друг друга. Сейчас же заорал на татарина сотенный.

– Сволочь вы!.. врать на нас!.. Я вас всех передеру нагайками!.. Вахмистр, обыщи саклю! Возьми двадцать человек.

Мигнул сотенный виновному и отошел за коней. Тот вынул из-за черкески ожерелье и отдал командиру, а командир передал его другому уряднику. Побежали казаки в саклю, перерыли все и нашли, что ожерелье завалилось в дыру мутаки, подушки, набитой хлопком.

Осерчали казаки. Татары выскочили на двор, давай извиняться перед начальством. Тот для вида чуть не отдул их…

Назад сотня ехала без песен. Все казаки молчат, насупились… что-то будет? Приехали домой. Выстроил командир сотню в пешем строю покоем, за забором никому не видно. Вызвал виновного на середину.

– Зачем ты, георгиевский кавалер, сотню осрамил? Весь полк осрамил! Мы не молодежь. Мы второочередные. У нас дети в строю служат, а такое сделал.

Однако и казак оказался с норовом.

– Если виноват, – отвечает дерзко, – то отдайте под суд, а не срамите перед сотней. Нагайкой грозились побить… меня нельзя бить!.. Я георгиевский кавалер!

– Нельзя?.. Ворягу нельзя?.. Так вот же тебе!.. Так вот!.. – И командир три раза со всего плеча стегнул нахала по спине.

Побелел казак, затрясся. Трясет и сотню. Чем-то кончится?.. Нашла коса на камень. Командир кремень, да и казак не из простачков, отчаянный парняга. Потянулась было рука к кинжалу, да опомнился, выпрямился и говорит:

– Я на вас, ваше высокоблагородие, жалобу заявлю, что вы меня, георгиевского кавалера, так обидели. Правов моих меня лишили.

Отошел и командир.

– Заявляй! Пострадаю и я, если неправильно поступил. Теперь я не буду подавать рапорта на тебя, потому и в самом деле ошибся. Такого гада, как ты, нечего было жалеть, да разговаривать с тобой, а надо было прямо под суд отдать. И крест бы ты потерял, и в дисциплинарный батальон лет на пять угодил бы. Теперь жалуйся… Сам только рад буду…

Ушел домой Илья Прокофьевич, слова казакам не сказал. Дня три упрямился побитый урядник, чертом ходил, хвалился, грозился убить сотенного… Только казаки тоже не промах. Собрались они с вахмистром во главе, поговорили и позвали виновного. «Так мол-де и так… Командир тебя пожалел, а ты чертом надулся и непутевые слова произносишь… Это как же понимать нужно?»

– А так что я георгиевский кавалер и лицо неприкосновенное и командиру никогда не прощу. Разве он смел меня, как простого казака, стегать?!

– Ну, так вот что, паря! Сымай крест, да штаны и ложись, а мы тебя по-своему поучим, если ты понимать не могёшь.

Сразу осел казак. Мир дело страшное. Верть туда-сюда, всюду решительные, бородатые лица, сочувствия ни у кого не видит. Понял казак. Поклонился старикам.

– Простите, атаманы! – говорит. – И вправду я ошибся.

– Пойдешь к командиру повиниться?