Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

Солдаты и окрысились против унтеров, стали пугать их, что укажут революционерам, чтобы те убили наиболее ретивых, или дома-де, в деревне, расправятся. Унтера после этого притихли, а солдатня еще больше распустилась. До такой степени, что пришлось вот особые пулеметные роты создавать и держать их отдельно от полков.

Мы, офицеры, все уже получили смертные приговоры, да только не боимся. Мы всюду громко говорим, что за каждого убитого офицера наколотим гору кинтошек… Вот они и не решаются нас трогать.

Все, что рассказывал приятель, меня уже не удивляло. Я сам достаточно видел, главным образом в Сибири. Мне было лишь непонятно и жалко, что общество само, своими руками, как бы умышленно старалось развалить армию, оплот порядка и права.

Не зная совершенно офицерской работы, общество вздумало учить нас… И добились того, что дискредитировали своими критическими и неосновательными рассуждениями офицеров, а еще больше наших помощников, фельдфебелей и унтеров. Тем ничего и не осталось другого, как покинуть сторону офицерства и перейти на сторону солдат.

Были сбиты с толку даже и многие офицеры, вообразившие, что вся суть только в них самих. Эти офицеры тоже стали смотреть с пренебрежением на унтера и безжалостно уничтожали их права и обычаем наросшие традиции. А вместе с тем уничтожалась и та стальная прослойка, что была между народом и барами, охраняя последних от народного недовольствия.

И, действительно, нельзя было не удивляться тому, как высокообразованные люди, считая себя в праве трактовать каждый вопрос, не замечали того, что доходят иногда в своих рассуждениях по поводу армии до абсурда. Как они не понимали, что стоит убрать городового, и жулики немедленно залезут ни к кому другому, как к ним самим, к барам, просто потому, что они богаче других.

Обрушиваясь в своих писаниях на жандармерию, на полицию и на армию, – борзописцы совершенно не понимали, что рубят сук, на котором сидят сами.

Вот уж, истинно, правда сказано, – если Господь захочет наказать, то прежде всего отнимет разум.

Долго мы беседовали на эту близкую тему с моим другом. Нам было ясно, как день, что дарование свобод привело бы сперва к гибели армии в лице офицерства, а потом и к гибели самого государства.

Вечером мы обедали в гостинице и пили знаменитое кахетинское. Потом гуляли в тенистом чудном саду, который почему-то называется трэк. Ни вечером, ни ночью, ни на другой день я не мог оторвать глаз от волшебной снежной вершины Казбека. Особенно хорош вид с моста. Алмаз и есть, как назвал его Лермонтов. Сам Владикавказ неважный городишко, но красив, а ночью, при луне, – так прямо загляденье. Город для отставных военных, – как рекомендовали его жители.

Следующий вечер мы закутили. Собрались офицеры: казаки и пехотинцы, и наша беседа затянулась до утра, обильно политая кахетинским. Адовое вино. Если бы не омская подготовка, я бы, наверное, сдал. Однако выдержал испытание с честью.

Мне давно хотелось проехать от Владикавказа до Тифлиса по Военно-Грузинской дороге, о красоте которой идет, по справедливости, такая слава. Но тогда это не удалось. Революция и здесь давала себя знать. Банды пошаливали сильно по дороге. Дилижансы не ходили.

Во Владикавказе делать было нечего, и я, пробыв там всего три дня, тронулся дальше по железной дороге. Боже мой, какая красота! Нет сил оторваться от окна. Громаднейшие горы тянутся все время с правой стороны железнодорожного полотна. День был немного сумрачный. Тучи толпами ходили по небу и сбивались под горами и около них.

Вот высокая гора могучим взмахом уходит ввысь. Она выше облаков. Ее вершина то откроется, то опять затянется флером туч. До гор, верно, далеко, они кажутся поэтому то синими, то совсем черными. Это тени от облаков. Но горы так велики, что расстояние до них представляется небольшим. – Верст пять, – говорят неопытные пассажиры. Какое пять! Может пятьдесят, если не больше. За пять верст можно было бы различить лес, даже деревни, а теперь все сливается вместе с массивом гор. Переливы так причудливы, особенно у снеговых вершин, что временами невозможно разобрать, виден ли снег нагорный, или только просвет между тучами. Поезд мчался мимо другой горы.

– Смотрите, какая громадная! – кричат пассажиры.

– Да это не гора, а облако, – отвечают другие.

– Нет, что вы, – гора!!

– Да как же гора, если она движется.

– Ах, да! В самом деле движется.