Ричард Блэкмор - Лорна Дун

Энни на кладбище не пустили, потому что она ужасно рыдала. Ее оставили дома, и она смотрела из окна, не переставая реветь, как отбившийся от стада теленок. Элиза пошла вместе с нами, но она не проронила ни единой слезинки. Да и сам обряд похорон ее скорее удивил, чем опечалил, поскольку ничего подобного она в жизни своей еще не видела. Бедняжка, она была просто еще очень мала и не понимала, слава Богу, что это значит — потерять отца.

Я мало что помню о событиях той зимы, скажу только, что мне очень не хватало отца, особенно когда дело доходило до охоты или обучения пастушьих собак. Я частенько с завистью смотрел на отцовское ружье, которое давным давно нашли в море близ Гленторна и которым он очень гордился, хотя это был всего-навсего старинный мушкет. Я вспоминал, как держал фитиль, пока он прицеливался в кроликов, а один раз нам даже попался олень, кормившийся в кустах. Но тогда я зря надеялся, что мне удастся пострелять. Уже гораздо позже я увидел, что Джон Фрэй решил снять мушкет со старой полки, где отец оставил его, и, увидев, как небрежно Фрэй обращается с оружием, я чуть не расплакался от обиды.

— Не повезло твоему отцу, Джон, — начал Фрэй, — Была бы эта штуковина с ним, вместо того чтобы пылиться в сарае, он бы так просто не достался этим негодяям. Ты только посмотри, какой огромный ствол. Да ты чего раскис, малыш? Да, зря я завел эту беседу…

— Джон Фрэй, я вовсе не раскис. Вот ты сейчас ухаживаешь за Энни, а я вспомнил, что зимой, когда я кашляю, отец всегда дает мне сладкий ликер. То есть, я хотел сказать, раньше давал… Послушай, Джон, дай мне подержать мушкет.

— Тебе? Да ты знаешь, сколько весит это ружье? У тебя и силенок не хватит взгромоздить его на плечо. Я и сам-то его с трудом поднимаю! — проворчал Фрэй.

— Да его и не надо держать на плече, Джон. Видно, ты ничего не понимаешь в оружии. Осторожней, не заглядывай в дуло, может быть, мушкет заряжен, — предупредил я.

Джон Фрэй отпрыгнул в сторону с такой скоростью, которую он редко проявлял, работая в поле. Я примостил мушкет на деревянной подставке и, поглаживая ствол, ощутил полную уверенность и безопасность. Ведь сейчас я мог разнести в щепки дверь сарая или, по крайней мере, проделать в ней солидную дыру. Правда, Фрэй наотрез отказался дать мне фитиль, но, с другой стороны, я даже был рад этому, поскольку вспомнил слова отца, который уверял, что отдача у мушкета похожа на удар лошадиного копыта. Хотя потом я понял, что если ружье хорошо зарядить, то отдача не так уж и велика, даже когда стреляешь с плеча. Но толщина металла действительно могла удивить даже знатоков, а история самого мушкета еще более занимательна, если, конечно, ее пересказывают без вранья. Впрочем, людям свойственно ошибаться. А может, так оно и есть на самом деле. Так вот, у нас в семье все были убеждены, что этот древний мушкет принадлежал какому-то благородному испанцу, капитану корабля из флота Непобедимой Армады, которую Англия все-таки сумела покорить с помощью Господа Бога и благоприятствующей погоды около века тому назад.

Когда Джон Фрэй убил крысу из мушкета моим единственным зарядом, который я берег как зеницу ока, то я подумал и решил, что пора и мне учиться стрелять из приличного оружия, поскольку мушкетон, принадлежащий Джону, больше напоминал колокольчик, привязанный к палке. Конечно, лучшей целью для начинающего стрелка были бы вертящиеся крылья мельницы, но в наших местах не строят ветряных мельниц, зато на болотах есть несколько заброшенных амбаров, и никто не станет сердиться, если я начну стрелять по их дверям. А если хорошенько зарядить ружье и, плотно прижавшись щекой к прикладу, прицелиться, ничего при этом не боясь, вполне возможно попасть в дверь такого амбара. Постепенно я освоился и послал почти весь свинец, украденный с порога нашей церкви, в амбарную дверь, о чем я впоследствии горько сожалел, особенно, когда меня выбрали церковным старостой. А с другой стороны, я прекрасно понимал всех мальчишек, которые тоже покушались на этот свинец.

Долгое время я бродил по горам или полям, принадлежавшим отцу, постоянно думая о нем. Я вспоминал отца, даже беседуя с Джоном Фрэем или с матерью, которая тяжело переживала потерю мужа. Иногда мать заходила к служанкам и начинала заново рассказывать, какого доброго и справедливого хозяина они лишились. Но ее уже никто не слушал, потому что девушки мечтали о своих возлюбленных, и тогда она жаловалась на свою участь курам, но те тоже лишь кудахтали да занимались своими делами. Мать считала прислугу эгоистичной и нечуткой, а сама втайне гордилась, что осталась верной мужу и после его смерти. Энни тоже частенько выходила из дома на пасеку и там в амбаре, где зимовали пчелы, забивалась в уголок и тихо плакала. Она никого не хотела видеть в такие минуты и оставалась один на один со своим горем. Несколько раз я заставал ее там в слезах, но мои попытки утешить сестричку кончались неудачей, так что потом я бросил эту затею, а только приходил к ней, чтобы спросить, скоро ли будет обед.