Иван Кондратьев - Бич Божий. Божье знаменье (сборник)

Звуки цимбал начали замирать. Еще один взмах – и все кончено.

– О, Реввека! Как все это хорошо! – проговорил, точно во сне, граф Валевский. – Дикая музыка… Я слышал подобную где-то в Испании, на берегах Таго, от цыганки… дикая – но она дьявольски шевелит мои нервы… Я люблю эту грусть, я люблю этот разгул: в них много жизни. Встань и подойди ко мне, Реввека.

Уленька поднялась, хотела подойти к Валевскому, но остановилась в испуганном недоумении, вытаращив глаза.

– Что же ты? Подойди, Реввека.

– Ах, пан Ромуальдо… туто… мы не одни…

Уленька запнулась.

– Что такое? – сказал лениво Валевский и медленно приподнялся.

– Прошу прощения, граф, – говорил Багратион, – что нарушил вашу семейную… семейную…

Валевский встал на ноги.

– Картину, хотели вы сказать, князь, – договорил граф.

– Пожалуй.

– О, это пустяки, князь! – произнес Валевский, нисколько не смущаясь. – Это мое маленькое Тиволи. Я здесь иногда провожу по нескольку часов: отдыхаю от бурь житейских.

– Чтобы насладиться новою бурею… – заметил, улыбнувшись, Багратион.

Валевский рассмеялся:

– Вы правы, князь. Но что же мы стоим? Сядемте, князь. Реввека нам приготовит кофе. Я, князь, зову эту девушку Реввекой. Но она не Реввека, она просто Ульяна Рычагова – моя певица.

Во все время, пока говорил Валевский, Багратион не спускал глаз с Уленьки. Уленька растерялась и поторопилась выйти приготовлять кофе.

По ее уходе Багратион и Валевский сидели с минуту молча. Обоим было почему-то неловко. Багратион, казалось, интересовался обстановкой комнаты. У Валевского вертелось в голове: «Зачем он зашел сюда? Что ему надо? Нечаянно зашел он сюда или нарочно?» Чтобы о чем-нибудь заговорить, Валевский начал.

– Хорошо ли, князь, провели у меня ночь? – спросил он.

– Превосходно, граф, – отвечал, как бы очнувшись, Багратион. – У вас все так хорошо, удобно, – продолжал любезно он. – Я очень рад, что начальник моего штаба, граф Сен-При, назначил у вас, именно у вас, граф, мою временную квартиру. Ваша внимательность, граф, ко мне выше того, чего я мог ожидать.

– Князь, это для меня лестно, – говорил с тою же любезностью Валевский. – Для лучшего сподвижника Суворова все двери должны быть отперты настежь.

– Вы разве любите Суворова? – спросил с оживлением Багратион.

– Прежде – он был мой идол, теперь – я его боготворю.

Багратион внимательно посмотрел на Валевского, несколько прищурившись и как бы что-то соображая, и вдруг спросил:

– А давно у вас, граф, живет эта певица?

– Не особенно.

– Вы ее откуда взяли?

– Из Москвы.

Князь как-то особенно тронулся всем корпусом вперед.

– Из Москвы? – переспросил он несколько удивленным голосом.

– Да, князь, – подтвердил Валевский.

– Она цыганка?

– Признаюсь, князь, совсем-таки этого не знаю, – объяснил Валевский, – да едва ли она и сама знает об этом.

– А! – протянул неопределенно Багратион. – Она, стало быть, какая-нибудь сирота, подкидыш?

– Скорее всего, князь, – подтвердил догадку Багратиона Валевский и рассказал князю, каким путем к нему попала Ульяна Рычагова.

Багратион внимательно слушал Валевского, чему последний немало удивлялся. Впрочем, решил он про себя, все знаменитые люди имеют свои странности. Имеет их, без сомнения, и Багратион. Валевскому даже подумалось: интересуясь его певицей, не интересуется ли полководец чем-либо другим и не выпытывает ли от него чего-либо другого, поинтереснее судьбы какой-то никому не ведомой певицы?

Уленька подала кофе. Она стыдилась и прятала лицо свое от Багратиона. Генерал был ей страшен, но в то же время и занимателен. Приготовляя кофе, она все размышляла о нем. Она представляла себе картину, как этот большой генерал командует полками и как ведет полки эти на войну. При этом припоминался ей и воспитатель ее, московский солдат, который в числе других генералов упоминал всегда имя и князя Багратиона.

«Так вот он какой, этот генерал», – думалось ей.

Опять Багратион не сводил глаз с Уленьки, и, когда та хотела уйти, он остановил ее:

– Ты постой, красавица, не уходи. Я слышал твою игру на цимбалах. Ты играешь хорошо. Сыграй еще то же, что играла.

Уленька посмотрела на Валевского. Тот, еле заметно, мотнул головой. Певица молча взяла свой инструмент. Багратион, медленно прихлебывая кофе, опустил веки, точно не желая смотреть или о чем-то глубоко раздумывая. Валевский недоумевал, что все это значит.

Уленька села на коврик и забренчала. Струны ожили, и вскоре трепетом их наполнилась вся небольшая комнатка, где сидели Валевский и Багратион.