Льюис Уоллес - Падение Царьграда

Под навесом, покрывавшим половину кормы, на которой находился кормчий, виднелась группа людей, не походивших на моряков. Их было четверо. Один из них лежал на мягком ложе, и хотя спал, но сон его был тревожен. Черная бархатная шапочка сползла с его головы, обнажая густые черные волосы с проседью. От самых висков опускалась волной на шею, грудь и даже на подушку большая черная, едва серебрившаяся борода. Между волосами и бородой оставалось очень мало места для пожелтевшего лица, испещренного узловатыми морщинами. Тело его было покрыто широкой, рыжевато-черной шерстяной одеждой. Костлявая рука покоилась на его груди, поддерживая полу одежды. Ноги его в старинных развязанных сандалиях нервно подергивало. Одного взгляда на окружавших было достаточно, чтобы признать в спавшем господина, а в остальных – его рабов. Двое из них – белые – лежали на обнаженных досках палубы, а третий, гигантского роста негр, сидел, поджав ноги. Все они дремали, но негр по временам поднимал голову и, едва приоткрыв глаза, махал над головой своего господина опахалом из павлиньих перьев. На белых невольниках были одежды из грубого полотна, перехваченные кушаками, а негр, не считая пояса, был совершенно голый.

Если, желая узнать, кто был спавший господин по вещам, находившимся вокруг него, кто-нибудь взглянул бы на его ложе, то внимание любопытного сосредоточилось бы на необыкновенно длинном, сильно потертом посредине посохе на трех узлах, и в особенности на старинном кожаном свертке с широкими ремнями и почерневшими серебряными пряжками. Этот сверток, по-видимому, был чрезвычайно драгоценный, так как спавший держал его правой рукой, но в нем не могло быть ни монет, ни объемистой вещи, а, по всей вероятности, он содержал документы.

Спустя полчаса господин поднял голову, взглянул на своих рабов, на кормчего и на все судно, потом он присел и ощупал лежавший подле него кожаный сверток. Суровые черты его лица смягчились. Все обстояло благополучно.

Медленно отстегнув пряжки у свертка, он, прежде чем открыть свое сокровище, задумчиво устремил глаза на морскую синеву. При виде его лица в эту минуту легко было заключить, что он ни дипломат, ни государственный деятель, ни деловой человек. То, о чем он думал, очевидно, не касалось ни политических интриг, ни государственных дел, по его взгляду ясно было, что мысли его о другом. Так отец смотрит на своего ребенка, а муж на любимую жену – мягко, нежно, беспокойно.

И всякий, кто взглянул бы теперь на него, забыл бы о сокровище, о белых рабах, о гигантском негре, о роскошных волосах и гордой бороде неизвестного, а все свое внимание сосредоточил бы на его лице. Смотря на сфинкса, не отличающегося красотой, мы, однако, привлечены к нему непреодолимой, чарующей силой желания узнать его тайну. Такое же точно чувство возбуждало лицо этого путешественника, с его европейскими чертами и черными, ярко блестевшими в глубоких впадинах глазами, таинственная маска его лица скрывала необыкновенную жизнь, непохожую на обычное человеческое существование, и если бы он захотел, то какую бы мог рассказать историю!

Но он молчал. По-видимому, он считал разговор слабостью, от которой следовало воздерживаться. Наконец, отогнав от себя приятные мысли, очевидно, занимавшие его в эту минуту, он открыл сверток и вынул из него высохший и пожелтевший, как лист сикомора, пергамент. На нем были видны странные письмена, вроде геометрических фигур. Неизвестный внимательно прочел этот таинственный документ и с довольным выражением лица спрятал в сверток, который застегнул на пряжки и положил под подушку. Очевидно было, что дело, которое он предпринял, шло по его желанию. Затем он дотронулся пальцем до негра. Тот нагнулся вперед всей своей громадной фигурой и поднес ко лбу обе руки, ладонями наружу. Все его лицо выражало напряженное внимание, и он весь как бы обратился в слух. Но господин не сказал ни слова, а только указал рукой на одного из спавших. Негр встал, разбудил его и снова занял прежнее место. При этом обнаружились его гигантские размеры. Он, как Самсон, мог бы легко поднять и перенести ворота Газы, но к его громадному росту и силе прибавлялись еще мягкость, ловкость и грация кошки.

Разбуженный невольник вскочил и почтительно приблизился. Трудно было определить его национальность, но по сухощавому лицу, горбатому носу, желтоватому цвету кожи и небольшому росту он походил на армянина. Выражение его лица было приятное, умное. Неизвестный сделал ему знак пальцами, и он поспешил исполнить полученное приказание. Спустя несколько минут он привел шкипера, коренастого, с красным глупым лицом и растопыренными ногами. Остановившись перед господином, матрос спросил на греческом языке: