Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях

Небольшая субурга, поставленная над прахом какого-то монгольского праведника, одинокая на равнине, со шпицем, кажется довольно красивой с горы; далее, позади же нас, на противоположном взгорье, возвышается сумэ, кумирня, пестрое зданьице, обнесенное частоколом. Вообще, тут еще видна жизнь людей и хотя кое-какие признаки оседлости; не то будет дальше.

От Иро до следующего привала, Куйтуна, переход большой – 31 верста; дорога тяжелая: вся холмами и горами; дождь лил с утра и не переставал до полудня; грунт земли, правда, крепок; но лошади, если не грузли, то скользили, особенно на горах, и это чрезвычайно затрудняло наш поезд. Даже верблюды приотстали; на этих бедных тружеников ни что так не действует, как непогодь и дождь: ноша их, и особенно войлоки намокают и тяжелеют; сами они, продрогшие, с трудом переступают по скользкой дороге, часто падают и тогда их, несчастных, нелегко поднять.

Мы пришли к привалу не ранее восьмого часа вечера, и те, которым не случалось еще спать под намокшими войлоками юрты были неприятным образом поражены их тяжелым и удушливым испарением.

Следствием большого перехода было то, что на другой день мы поднялись в путь позже обыкновенного: надо было дать скоту несколько поотдохнуть и покормиться.

Что за чудный, неуловимый взором перелив света и теней на небе и земле! В долине дождь ливнем лил; мгла такая, что не отличишь предметов в нескольких шагах; а подымешься на гору, солнце пригреет и высушит. Радужным светом сияло пол-неба, другая половина была одета разноцветными тучами, то окаймленными пурпуром, то черными, беспрерывно меняющимися в фантастических изображениях, среди которых иногда виднелась, сквозь прогалины, яркая лазурь неба; местами дождь лил в полу-горе, а вершина ее в то же время сияла как золотая маковка; там дол озарен светом, а на вершину надвинулись тучи; дождь то нагонит нас, то уйдет вперед или уклонится в сторону; на-часу времени три-четыре раза войдем в полосу дождя и выйдем из нее; а радуги то и дело являлись то в одном конце, то в другом, описывая полные дуги, иногда в два, а иногда в три ряда, с чудным фиолетовым отливом в промежутках, и не всегда скрывались они за горизонт, но часто ниспускались на землю и захватывали часть ее своими концами. В горах вообще переходы от дождя к ведру, от холода к жару быстры; но мне давно не случалось видеть таких резких изменений. К вечеру дождь затих, небо стало стушевываться; на западе показалась золотистая полоса и на ней пол-круга западающего солнца; ярко озаряло оно край неба, едва достигая своим светом высот его, которые бледнели, бледнели и, наконец, скрылись в тумане. На противоположном, очистившемся синеватом горизонте, вставал полный месяц, пересеченный полосой набежавшей тучи:

(Не сам собой я живу, а делаюсь частью того, что меня окружает… горы, волны, небеса не составляют ли часть меня и души моей, как я составляю часть их) [2] Джордж Гордон Байрон. Паломничество Чайльд Гарольда. Песнь третья. Строфы 72…75. – Прим. ред. .

Мы довольно поздно пришли на станцию Урмухту , расположенную у горы того же имени. Здесь редко название местностей связано с историческими воспоминаниями или с какими-нибудь затейливыми вымыслами; происхождение их просто: в речке желтое, песчаное дно, и речка называется Шара , желтой; дно реки не чистое, черное, и речка называется Хара , черная, а по речке носит имя и вся окрестность; на горе пал верблюд, и гора – верблюжья. Урмухту вот от чего получало свое название: в одну суровую зиму скот падал сильно, что здесь нередко случается; все сетовали, вопили, глядя на свое крайнее разорение, а никто ничего не делал для отвращения беды, только один старый монгол откочевал к подошве этой горы, в затишье от северных ветров, которые очень суровы весной; у других табуны или вымерли до одной скотины, или бродили истощенные, слабые, а у старого монгола уже появились пенки, урму , лакомство монголов; вот в память этого-то события и гора названа Урмухту.

От станции Баин к Хара-голу, на половине дороги, которая здесь так редко отбивается в сторону, и то разве для того, чтобы довести до какого-нибудь перелеска, куда монголы ездят за дровами, вдруг дорога расшибается на трое; две из тропинок обходят крутизну Манхатай, а одна, крайняя к левой стороне, ведет прямо через Сынсу, каменистую и высокую гору; дорога направо к западу слишком далеко отбивается в сторону; по ней ходят купеческие караваны с чаями; мы шли по средней из трех, направляясь на Тумукей.