Джеймс Купер - Последний из могикан

Ничего нельзя было различить, кроме темных человеческих фигур, носившихся по всем направлениям в невообразимом смятении. В воздухе мелькали поднятые руки, сверкающие ножи и страшные дубины, но удары падали, видимо, наудачу. Пронзительные крики женщин и свирепые завывания воинов еще больше усиливали ужасное впечатление, производимое этой сценой. Время от времени Дункану удавалось уловить взглядом легкую фигуру, рассекавшую воздух отчаянными прыжками, и он скорее надеялся, чем верил, что пленник еще не утратил свою силу и ловкость. Вдруг толпа повернула назад и приблизилась к месту, где стоял Дункан. Чья-то тяжелая фигура врезалась сзади в группу женщин и детей, и многие из них упали от толчка на землю. В общей суматохе опять появился пленник. Однако человеческие силы не могли дольше выдерживать столь суровое испытание. Казалось, незнакомец сознавал это. Воспользовавшись образовавшимся на мгновение проходом, он стрелой промчался мимо воинов и сделал отчаянную и, как показалось Дункану, последнюю попытку достигнуть леса. Высокий, здоровенный гурон бежал за ним почти по пятам, и его поднятая рука была уже готова нанести удар, но Дункан подставил ему ногу, и бешено мчавшийся дикарь грохнулся на землю в нескольких футах от намеченной им жертвы. Хотя на все это ушло не больше мгновения, пленник воспользовался этим преимуществом; он повернулся, опять мелькнул как метеор перед глазами Дункана и в следующий момент уже стоял, спокойно прислонившись к тотему – маленькому раскрашенному столбу, врытому в землю перед главной хижиной.

Боясь, как бы участие, которое он принял в избавлении пленника от опасности, не оказалось роковым для него самого, Дункан тотчас же покинул это место. Он последовал за подходившей к хижине толпой индейцев, мрачной и молчаливой, как всякая толпа, разочаровавшаяся в своем ожидании зрелища смертной казни. Влекомый любопытством или, может быть, другим, более благородным чувством, Дункан приблизился к незнакомцу. Последний стоял, обхватив одной рукой столб, и тяжело, с трудом дышал после неимоверного напряжения, но ни одним жестом не обнаруживал испытываемых страданий. Он был теперь под покровительством священного обычая до тех пор, пока племя на своем совете не обсудит и не решит его участи. Однако нетрудно было предсказать решение этого совета.

Не было такого ругательства в словаре гуронов, которого разочарованные женщины не бросали бы в лицо незнакомцу. Они насмехались над его усилиями, говорили, что его ноги лучше его рук, что ему надо бы иметь крылья, так как он незнаком с употреблением лука и ножа. На все эти оскорбления пленник не отвечал ни единым словом; его лицо выражало только чувство собственного достоинства и презрения. Ругательства женщин становились все более бессмысленными и сопровождались пронзительным, резким воем. Женщина, предусмотрительно зажегшая кучи хвороста, протиснулась через толпу и очистила себе место перед столбом, у которого стоял незнакомец. Отвратительная, иссохшая фигура этой женщины невольно наводила на мысль, что она колдунья. Этой репутацией она и пользовалась среди своего племени. Откинув покрывало, она с насмешкой вытянула костлявую руку и стала произносить издевательские слова на наречии ленапов.

– Послушай, делавар! – сказала она, щелкая пальцами перед его лицом. – Ваше племя – бабье племя, и мотыга больше годится для ваших рук, чем ружье. Ваши женщины – матери оленей, и если бы медведь, или дикая кошка, или змея родились между вами, вы бы обратились в бегство. Гуронские девушки сошьют тебе юбку, а мы отыщем тебе мужа…

За этим выпадом последовал взрыв дикого смеха, а приятные, музыкальные голоса молодых женщин странным образом смешивались с надтреснутым голосом их старой подруги. Но незнакомец пренебрегал всеми этими издевательствами. Он точно не замечал, что окружен врагами. И только однажды его надменный взгляд обратился в сторону воинов, безмолвных и угрюмых свидетелей этой сцены.

Самообладание пленника вызвало ярость женщины, она подбоченилась и снова разразилась потоком брани. Однако старуха напрасно тратила свой пыл. Хотя она славилась среди соплеменников необычайным умением ругаться и дошла до такой степени бешенства, что пена выступила у нее на губах, ни один мускул не дрогнул на неподвижном лице незнакомца. Действие, производимое его равнодушием на старуху, начало распространяться и на зрителей. Какой-то подросток попробовал было помочь ведьме. Размахивая томагавком перед лицом жертвы, он присоединил к ее ругательствам свои нелепые хвастливые слова. Пленник повернул лицо к свету и посмотрел на мальчишку сверху вниз с выражением крайнего презрения. В следующее мгновение он уже овладел собой и по-прежнему спокойно стоял, прислонившись к столбу. Но в тот момент, когда пленник поворачивал голову, он взглянул прямо в глаза Дункану, и, поймав на себе этот твердый, проницательный взгляд, Дункан понял, что перед ним Ункас.