Артур Дойл - Короско

Как безумный, накинулся на него теперь полковник Кочрейн, но был схвачен несколькими из стоявших вокруг арабов и со связанными руками отведен к своим сотоварищам.

Итак, Хидинглея уже не было в живых, Сесиля Броуна также, и теперь наши пленные с тревогою переводили глаза с одного бледного лица на другое, мысленно спрашивая себя, за кем же очередь.

На большом камне, один, в сторонке от других, сидел monsieur Фардэ, подперши голову руками и уставив локти в колени. Он неподвижно смотрел вдаль, когда Бельмонт заметил, что он вдруг поднял голову и насторожился, как породистая охотничья собака, заслышавшая чужие шаги, затем разом подался вперед и, очевидно, напрягая всю силу своего зрения, стал смотреть в том направлении, по которому только что прошел их караван. Бельмонт стал смотреть туда же, – и действительно, там, вдали, что-то виднелось, что-то двигалось… Вскоре уже можно было отличить холодный блеск стали и что-то белое, развевающееся по ветру. Сторожевые дервиши дважды повернули своих верблюдов и затем разрядили свои ружья в воздух. Но не успел еще замереть звук залпа, как все они были уже в седлах – и арабы, и негры; еще минута, – все верблюды были подняты на ноги и плавно двинулись по направлению к своим сторожевым. Пленных окружили несколько человек вооруженных арабов, которые у них на глазах стали вкладывать боевые патроны в свои ремингтоны.

– Клянусь честью, это кавалерия на верблюдах! – воскликнул полковник Кочрейн, позабыв о всех своих невзгодах. – Я полагаю, что наши! – и он в волнении, сам не сознавая как, высвободил свои руки из аркана.

– Значит, они оказались еще проворнее, чем я ожидал, – сказал Бельмонт, – они прибыли целыми двумя часами раньше, чем их можно было ожидать. Ура, monsieur Фардэ! Са va bien, n'est ce pas?

– Ah! Merveilleusement bien! Vivent les Anglais! – воскликнул француз в сильном возбуждении, готовый бежать навстречу приближающейся веренице верблюдов. Голова каравана уже показывалась из-за пригорка.

– Слушайте, Бельмонт, я должен вас предупредить, что эти молодцы, как только увидят, что их дело проиграно, тотчас же пристрелят нас, как дичь. Таков их обычай. Поэтому будьте готовы, постарайтесь справиться с тем подслеповатым парнем, что крив на один глаз; я беру на свою долю этого дюжего негра; вы, Стефенс, постарайтесь выбить ружье из рук вот того тощего парня; вы, Фардэ, comprenez-vous? Il est necessaire справиться с ними, прежде чем они успеют пустить в дело свое оружие, но… но… – его слова перешли в какой-то невнятный шепот, – это арабы! – проговорил он, с трудом ворочая языком; его голос до того изменился, что его нельзя было узнать.

Из всех тяжелых минут этого ужасного дня это была чуть ли не самая тяжелая. Женщины горько плакали, не скрывая своих слез, только один мистер Стюарт в бреду над чем-то от души хохотал, прислонясь спиной к бедру своего верблюда. Фардэ, закрыв лицо, плакал.

Арабы же приветствовали друг друга выстрелами в воздух и высоко размахивали над головой своими длинными копьями. Вновь прибывших было не так много, не более тридцати человек, но все они носили тот же красный тюрбан и белый бурнус с коричневой каймой. У одного из них было в руках небольшое белое знамя с красными буквами какого-то текста, но, кроме того, в этой группе арабов было нечто, что особенно привлекало внимание пленных. Сердца всех дрожали от волнения.

– Смотрите, мисс Адамс, – воскликнул Стефенс, – кто это там, в центре группы? Право, это женщина!

Действительно, на одном из верблюдов выделялась какая-то своеобразная фигура. Еще минута, ряды арабов разомкнулись, – и фигура женщины, белой женщины ясно предстала перед глазами туристов.

– Пароход наш был атакован! – воскликнул кто-то. – Это кто-нибудь из наших!

Бельмонт вскрикнул и кинулся вперед, позабыв обо всем на свете.

– Нора! Дорогая! – кричал он. – Не падай духом, я здесь, и все теперь хорошо!

Итак, «Короско» был захвачен арабами, и все надежды на спасение, все точные вычисления расстояния и времени – все это было напрасно, обманчивый мираж. В Хальфе никто не подымет тревоги до тех пор, пока не узнают, что пароход не возвратился. Даже теперь, когда Нил казался узкой зеленоватой полоской на самом краю горизонта, преследование арабов еще не началось. Как же слабы были их шансы на то, что египетская кавалерия успеет нагнать их и отбить у степных разбойников, тем более, что теперь уже оставалось не более каких-нибудь ста миль до страны дервишей! Всеми ими, за исключением Бельмонта, овладело тупое отчаяние. Между тем арабы обменивались приветствиями и сообщали друг другу о том, что было сделано той и другой стороной, с обычной своей сдержанностью и важностью, тогда как негры того и другого отряда скалили свои белые зубы и трещали, как сороки, – эти вечно добродушные и веселые негры, которых даже суровый Коран не смог лишить этого добродушия.