Иероним Ясинский - Катря

Катря вскочила. Сердце у неё тревожно забилось. Она пошла быстрой походкой, не сказав ни слова, и скрылась за деревьями. Франт оробел и долго сидел на скамейке с широко раскрытыми глазами.

Хор внезапно смолк. Четыре костра осветили деревья. Трепетный свет упал на Катрю. Володя чёрным силуэтом выделился на ярком фоне огня. Она, слегка жмурясь, подошла к Володе.

– Послушай, – сказала она ласково, вполголоса.

Он оглянулся и взял её за руку.

– Что тебе?

Катря почувствовала, что нечего сказать ему.

– Ничего, – произнесла она с улыбкой и стала обмахивать увядшим букетом пылающее лицо. – Не правда ли, он ужасно глуп? – сказала она вдруг, после молчания.

– Кто?

Но она опять не ответила и направилась к группе дам, полулежавших на ковре, в живописных позах, и смотревших на огонь. Другие дамы стояли поодаль. Мужчины разговаривали вполголоса. Прозрачные тени перемежались с полосами лунного света и вздрагивающим отблеском костров. Фигуры на заднем плане то освещались, то погружались в неясный сумрак. Катря искала, где бы сесть поудобнее. Но ковёр был занят. Она глянула направо, быть может, потому, что все туда посматривали. Там, на садовом диванчике, окружённый пожилыми дворянами, сидел граф Парпура, держа в руках свою панаму. У Катри спёрлось дыхание. Она стала курить, сильно затягиваясь.

Граф увидел Катрю. Он улыбнулся, вспомнив сцену в вагоне, и через некоторое время, отделавшись от скучных разговоров с пожилыми дворянами, попросил хозяина познакомить его с Тычиной.

– Мы давно знаем друг друга, если не ошибаюсь, а между тем не встречались до сих пор, – сказал граф дружески.

– Мы соседи… Очень рад, что, наконец… в свою очередь… – пробормотал Тычина.

– Слыхал, вы – образцовый хозяин, – продолжал граф. – Такое соседство особенно приятно… Машинами?

– Машинами.

– У меня также. Впрочем, Пьеро – Александр Александрович, мой управляющий – находит, что иногда можно обойтись и без машин.

– В наших местах – да, – скромно согласился Тычина. – Мужики портят… Ну, а поправить некому… Я, однако, такого мнения, – продолжал Тычина, у которого с недавнего времени на хозяйство установился свой особый взгляд, – до тех пор помещики будут страдать, пока земли у них будет много…

– Да?

– Честное слово… Я об этом и вашему Пьеро говорил… Я его знаю.

– Какое же по-вашему должно быть нормальное количество земли у нашего брата? – спросил граф.

– Прежде, когда у меня было шестьсот десятин, – отвечал Тычина, – я думал, что для рационального хозяйства надо иметь только двести. Теперь же я пришёл к убеждению, что достаточно тридцати… Одним словом, – заключил он, давно уже лелея в душе намерение продать «лишние» десятины, – дело не в земле.

Разговор продолжался в таком же роде. Граф не мог согласиться со многими хозяйственными воззрениями Тычины; но не мог и не признать, что они, во всяком случае, своеобразны. Тычина был польщён, ему понравился граф.

Но в то же время неясное предчувствие зла, которое сделает ему этот человек, заставляло Тычину быть настороже. С какой стати этот знатный барин так вежлив и предупредителен с ним?

Катря могла бы дать Володе определённый ответ. Как только она увидела, что граф беседует с Володей, у неё сложилось сейчас же убеждение, что это ради неё. Она сделала несколько шагов назад, в глубину, и под прикрытием сумрака, подошла близко к беседующим. Она готова была расцеловать Володю за то, что он так мил с графом…

Между тем хозяйка, улучив удобную минуту, представила графа некоторым дамам и кстати – Катре, которую назвала супругой Владимира Ильича. (Женой никто не называл её, даже сам Владимир Ильич). Граф ещё вскоре после встречи в вагоне узнал, кто эта девушка. Теперь он изысканно вежливо раскланялся с нею и сказал ей несколько фраз – незначительных. Но ей почудился в них намёк на что-то. Она вся вспыхнула. Яркий свет костра играл на её смущённом лице, и блеск глаз спорил с блеском бриллиантов в её ушах. «В самом деле, она недурна», – подумал граф.

Он уехал перед ужином. Хозяева напрасно удерживали его: сегодня он сам ждёт гостей из Петербурга. Но когда граф сел в экипаж и исчез, Чаплиевские вздохнули с облегчением. С этими знатными барами всегда лишние хлопоты!

Гости тоже почувствовали себя свободнее. О. Митрофан, посматривая на стол, где шли приготовления к ужину, потирал руки. Дамы непринуждённо стали ходить. Опять раздался смех, весёлый говор. Мужчины заспорили. Слышались восклицания: «Уверяю же вас»… «Да и я вас уверяю»… Предмет спора – состояние графа. Все, за исключением двух-трёх скептиков, преувеличивали. Каждому почему-то хотелось, чтоб у Парпуры было не двести тысяч дохода, а триста, пятьсот, или, наконец, миллион. Катря вслушалась в спор, и рука её, крепко пожатая на прощанье графом, горела как от прикосновения этого миллиона.