И течет на запад свой,
А взойдет другое солнце
Над пылающей Москвой.
И впервые в грудь счастливца
Недоверья хлад проник:
Так с учителем заспорил
Седовласый ученик.
К острову Святой Елены
Здесь проложен первый шаг,
И Кремля святые стены
В казнь себе усвоит враг.
День настал! Мы ждали битвы,
Все возрадовались ей:
Шли давно о ней молитвы
Приунывших усачей.
И на пир веселый словно
Каждый радостно летит,
Будь у каждого три жизни,
Он всех трех не пощадит.
Никогда еще в подлунной
Не кипел столь страшный бой:
Из орудий ад чугунный,
Разразившись, поднял вой;
Целый день не умолкает,
Извергая смерть кругом;
Строй за строем исчезает
Под убийственным огнем.
Но пылают мщенья гневом
Снова свежие ряды,
Свежей кровью и посевом
Смерть плодит свои бразды.
Словно два бойца во злобе,
Набежала рать на рать;
Грудью в грудь вломились обе,
Чтоб противника попрать.
Но победа обоюдно
То дается нам, то им;
В этот день решить бы трудно,
Кто из двух непобедим.
Крепнет боевая вьюга,
Всё сильней растет она,
И вцепившихся друг в друга
Разнимает ночь одна.
Грозный день сей Бородинский
Им и нам в почет равно.
Славься битвой исполинской,
Славься ввек, Бородино!..
1869
Михаил Александрович Дмитриев
1796–1866
Там, на покатой горе, зеленели когда-то три дуба.
Хищный орел залетел и, усевшись под теми дубами,
Взглядом кровавым в добычу впился и готовил уж когти.
Был бы пир, да спалило грозою могучие крылья,
Перья ветер разнес, и засыпало зимним их снегом.
Там, за Москвой, на Поклонной горе, зеленели те дубы.
Не орлу с той горы, а пришельцу, вождю легионов,
Наша предстала Москва с золотыми своими верхами;
И, простершись во всю широту, ожидала безмолвно
Жертва смиренная, жертва святая, – да суд совершится.
А по полям шли полки, громовые катились орудья;
Двадцать народов теснились вокруг с знамена́ми Европы;
Двигалось всё, и неслось, и жадно вторгалось; но страшно
Было идти им вдоль улиц безлюдных, безмолвных и слушать
В той тишине только топот копыт бесподковных их ко́ней.
Здесь, из-под этих дубов, он смотрел, выжидая посольства,
Наших сенаторов ждал и бояр, – и сердился, и кликал;
Только они не пришли и торжественной не было встречи!
Правда, Москву в ту же ночь осветили и мы – да пожаром.
Сильный с тех пор под землей, а природа всё вновь зеленеет.
О, как любил я смотреть в тишине на эти три дуба!
В тихом вечернем сияньи они так мирно стояли.
Он же, под тенью их озиравший, как демон, святыню,
Не видал он своей головой, что звезда его гаснет,
Мрачно сошел он с горы, – не сошел он с утеса Елены!
1857
Николай Семенович Соколов
кон. 1810-х – после 1850
Кипел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке,
На высоте стены Кремлевской
Стоял Он в сером сюртуке.
Он видел огненное море;
Впервые полный мрачных дум,
Он в первый раз постигнул горе,
И содрогнулся гордый ум!
Ему мечтался остров дикий,
Он видел гибель впереди,
И призадумался великий,
Скрестивши руки на груди, —
И погрузился Он в мечтанья,
Свой взор на пламя устремил,
И тихим голосом страданья
Он сам себе проговорил:
«Судьба играет человеком;
Она, лукавая, всегда
То вознесет тебя над веком,
То бросит в пропасти стыда.
И я, водивший за собою
Европу целую в цепях,
Теперь поникнул головою
На этих горестных стенах!
И вы, мной созванные гости,
И вы погибли средь снегов —
В полях истлеют ваши кости
Без погребенья и гробов!
Зачем я шел к тебе, Россия,
В твои глубокие снега?
Здесь о ступени роковые
Споткнулась дерзкая нога!
Твоя обширная столица —
Последний шаг мечты моей,
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу