Хорхе Исаакс - Мария

После того как Эмигдио увидел и услышал то, что лучше бы ему для собственного и нашего покоя не видеть и не слышать, он решил поскорее отправиться в обратный путь.

На меня ему жаловаться было нечего, и в ночь накануне отъезда он разговорился со мной и отвел душу.

– В Боготе нет настоящих сеньор, – сказал он. – Все эти девицы просто… завзятые кокетки. И зачем только ей это было нужно? Я даже не попрощаюсь с ней. Что говорить! Лучше наших девушек нет никого. А здесь одни козни да подвохи. Посмотри только на Карлоса: строит из себя невесть что, ложится в одиннадцать ночи и стал еще большим задавакой. Не имей с ним дела. Я уж все расскажу дону Чомо, пусть всыплет ему как следует. А ты молодец, только о своих занятиях и думаешь.

Наконец Эмигдио уехал, и развлечению Карлоса и Микаэлины пришел конец.

Таков был, в сущности, честнейший и добродушный парень, к которому я приехал в гости.

Я ожидал, что он появится из дома, но, услыхав его голос у себя за спиной, обернулся и увидел, как он перепрыгнул через ограду патио.

– Наконец-то, обманщик! А я уж думал, что так и буду ждать зря. Садись, я сейчас.

И он принялся отмывать в дворовой луже перепачканные кровью руки.

– Ты что делал? – спросил я, когда мы поздоровались.

– Сегодня день забоя, а отец с рассветом уехал на пастбище, вот я и управлялся один, только негры помоги, ли: горе, а не работа. Но сейчас я уже свободен. Мать очень хочет тебя видеть; пойду скажу, что ты приехал. Не знаю, выйдут ли девочки, они стали совсем дикарки.

– Чото! – крикнул он, и вскоре появился полуголый негритенок с курчавыми волосами и высохшей, изуродованной шрамами рукой.

– Напои этого коня и почисть моего гнедого.

Эмигдио внимательно осмотрел мою лошадь и, обернувшись ко мне, воскликнул:

– Хорош караковый!

– Где это так изувечил руку парнишка? – спросил я.

– Закладывал тростник в мельницу: такой уж парень! Только и годится за лошадьми смотреть.

Вскоре стали накрывать стол к завтраку, а я тем временем беседовал с доньей Андреа, матерью Эмигдио, которой все те четверть часа, что мы оставались вдвоем, видимо, не терпелось поскорее сбросить с плеч стеснявшую ее с непривычки скромную шаль без бахромы.

Эмигдио надел к столу белую куртку; прежде чем мы сели, принаряженная негритянка подала нам расписной таз с водой для мытья рук; через плечо у нее висело искусно расшитое полотенце.

Столовой служила комната, в которой только и стояли что две старые кожаные кушетки и два столика с фруктовыми вазами и гипсовыми статуэтками; высоко на грязноватых стенах висели деревянные изображения святых.

Говоря по правде, завтрак изысканностью не отличался, но мать и сестры Эмигдио знали толк в стряпне. Черепаховый суп, приправленный свежей зеленью; жареные бананы, мелко нарезанное мясо и крендельки из маисовой муки; превосходный местный шоколад; твердый сыр, булочки, вода в больших старинных серебряных кувшинах – все было замечательно вкусно.

Во время завтрака я заметил девушку, подглядывающую в щелку приоткрытой двери; миловидная мордашка с большими живыми черными, словно кофейные зерна, глазами позволяла предположить, что все скрытое от моего взгляда было не хуже того, что я видел.

В одиннадцать я распрощался с сеньорой Андреа; мы решили съездить к дону Игнасио на пастбище, где клеймили скот, а заодно искупаться в Амайме.

Эмигдио снял свою куртку и сменил ее на холщовое пончо, вместо кожаных ботинок надел старые альпаргаты, [17]застегнул крючки белых штанов из козьей кожи, нахлобучил большое сомбреро с белым перкалевым покрывалом и вскочил на гнедого, из предосторожности завязав ему глаза платком. Жеребец весь сжался и спрятал хвост между задними ногами.

– Эй! Хватит беситься! – крикнул Эмигдио и два раза хлестнул его, щелкая зажатой в руке плеткой. Лошадь несколько раз взвилась на дыбы, но всадник и не шелохнулся в седле; я тоже вскочил на коня, и мы пустились в путь.

Пастбище находилось примерно в полулиге от дома. Воспользовавшись первой же ровной лужайкой, Эмигдио остановил коня и завел со мной длинный разговор. Он сразу выложил все, что знал о матримониальных намерениях Карлоса, с которым возобновил дружбу, когда они встретились в Кауке.

– А ты что на это скажешь? – спросил он под конец.

Я уклонился от прямого ответа, и он продолжал:

– Что говорить, Карлос – парень работящий. Когда он поймет, что не станет настоящим скотоводом, пока не выбросит свои перчатки и зонтик, все у него наладится. Теперь он еще смеется над тем, что я сам забрасываю лассо, ставлю плетни и управляюсь с мулами. Но скоро и ему придется делать то же самое, или хозяйство пойдет прахом. Ты его не видел?