Артур Дойл - Убийца, мой приятель (сборник)

Паракимомен Василий находился в некотором недоумении: упорство старика лишь разжигало его любопытство. Он подошёл ближе, его широкое лицо слегка вытянулось, а смуглые дряблые руки упёрлись в стоявший перед ним столик из жёлтой яшмы.

– Слушай, старик, – прошипел он зловеще, – у императрицы нет от меня тайн. И пока ты молчишь передо мной, ты её не увидишь. Откуда мне знать, должен ли я допустить тебя к ней, коль мне неизвестно существо вопроса. А если ты жаждущий крови еретик-манихей, прячущий в рукаве рясы острый кинжал?

Монах ещё некоторое время колебался, но, понимая силу и политический вес приближённого к императорской фамилии придворного, он наконец решился.

– Хорошо же! Если я совершаю ошибку, то отвечать за неё придётся тебе, высокий сановник, – твёрдым голосом ответствовал старец. – Знай же, что стоящий перед тобою юноша по имени Лев – это сын Феодоры. Десять лет назад она оставила его малюткой у нас в монастыре. Взгляни на этот свиток: в нём доказательство моей правдивости.

Не отводя глаз от детского лица, Василий развернул свиток. На отталкивающей его физиономии удивление сменилось сосредоточенностью: он рассчитывал, как воспользоваться услышанной новостью.

– Да, спору нет – мальчик действительно вылитый портрет императрицы, – пробормотал евнух, но тут же у него снова возникло подозрение. – Скажи, старик, уж не в портретном ли сходстве причина твоей настырности?

– Есть только один свидетель, который может подтвердить мою правоту. – Голос настоятеля звучал с достоинством и твёрдо. – Спроси саму императрицу. Обрадуй её, сообщи, что её сын жив и здоров, что он здесь.

Сила ли или искренность этих слов, свиток ли, представленный монахом, или прекрасное лицо ребёнка, так похожего на императрицу, – какой-то из этих доводов или все они вместе окончательно убедили евнуха. Теперь его терзали иные сомнения: какую выгоду можно извлечь из этой ошеломляющей новости? Обхватив рукой свой лоснящийся безволосый подбородок, он силился не упустить ни один из вариантов, которые сулил подобный поворот событий.

– Говори правду, старик, – молвил он вдруг, – скольких ещё людей ты посвятил в свою тайну?

– Никто на всём белом свете, – отвечал ему настоятель, – кроме диакона Вардаса в монастыре да меня, не знает об этом.

– Ты абсолютно уверен?

– Да.

В голове паракимомена Василия уже созрел план дальнейших действий. Заманчиво владеть тайнами великих. Да-а-а… эту властную женщину он сможет теперь скрутить… Опытный царедворец был уверен, что император Юстиниан ничего не знает об истории с внебрачным ребёнком и от такого удара может даже охладеть к обожаемой жене. Ей придётся принять меры, чтобы похоронить свою тайну, и он, Василий, выступит её поверенным в столь щекотливом деле, и это, несомненно, сблизит его с императрицей, ещё более укрепит его положение при дворе. Все эти мысли вихрем пронеслись у него голове, пока он, держа свиток в руках, в задумчивости не спускал коварных глаз с мальчика и монаха и ещё раз оценивал все свои шансы.

– Ждите здесь, – приказал он и быстрым шагом вышел из комнаты, шелестя мягкими шёлковыми одеяниями.

Ждать пришлось недолго. Заколебались, а потом раздвинулись занавеси, и, неуклюже пятясь толстым задом, согнувшись в глубоком поклоне, появился евнух, а за ним стремительными шагами шла женщина. Из-под пурпурной мантии виднелось шитое золотом платье. Пурпурный цвет одежд сам по себе означал, что это императрица. Между тем гордая поступь, властность взгляда больших тёмных глаз, идеальные черты надменного лица не оставляли в том никаких сомнений: да, это она. Несмотря на своё незнатное происхождение, Феодора была царственно величественна и умопомрачительно красива – не было ни единой женщины во всей Византии, чтобы сравниться с нею! В её благородном облике не осталось и следа дешёвой театральности, всех тех жестов и ужимок лицедейки, которым дочь Акакия, странствующего циркача, ещё в детстве научилась у отца. Не было в ней теперь ничего и от вкрадчивого обаяния профессиональной обольстительницы. Взору явилась полная сдержанного величия достойная супруга императора – повелительница с головы до пят.

Словно не замечая евнуха и монаха, Феодора подошла к мальчику и положила руки ему на плечи, пристально всматриваясь в лицо долгим изучающим взглядом. В её глазах поначалу сквозила такая подозрительность, такая холодная недоверчивость, что мальчик даже вздрогнул, но очень скоро взор императрицы смягчился и потеплел. Лучистые глаза мальчика были копией её собственных. И тогда в чуткой душе мальчика родился мгновенный отклик. Со сдавленным всхлипом «Мама! Мама!» монастырский приёмыш кинулся к женщине, обхватил её за шею и уткнулся лицом ей в грудь. Повинуясь внезапно нахлынувшему чувству, Феодора по-матерински обняла мальчика, прижала к груди хрупкое тельце подростка. Но это был лишь мгновенный страстный порыв, повелительница полумира быстро овладела собой и оттолкнула мальчика от себя, жестом дав понять, что желает остаться одна. Безмолвные рабы, подхватив старика и мальчика под руки, тут же вывели их за дверь. Евнух Василий медлил, не сводя глаз с императрицы. Казалось, силы оставили её, она опустилась на диван, тяжело дыша. Но, почувствовав на себе пытливый взор евнуха, она посмотрела ему в лицо. Женским чутьём она безошибочно уловила угрозу, затаившуюся в коварных глазах.