Array Литагент «Седьмая книга» - Жар-Цвет

Лала сказала, закусив губу:

– Сколько я понимаю, вы ведете речь к тому, что раз на Корфу нет малярийной лихорадки, то, следовательно, есть аква тофана, о которой, должна сознаться в своем невежестве, я впервые слышу.

– Это неудивительно. Секрет ее считается потерянным уже более ста лет.

Лала искусственно засмеялась.

– И вы предполагаете, что Дебрянский отравлен потерянным ядом? Это смешно!

– Я не сказал, что яд потерян; я только сказал, что он считается потерянным. Яд был известен слишком многим, чтобы он исчез из мира бесследно, тем более что в таком яде, снимающем с убийцы всякую ответственность, людская злоба постоянно нуждается. Есть подозрение, что еще сто лет тому назад секрет аква тофана был хорошо знаком некоторым коронованным особам, прибегавшим к старой и, быть может, усовершенствованной в новых веках благодаря химии отраве Медичей и Борджиа для своих государственных целей. Католические авторы, наоборот, утверждают, будто аква тофана искони была в ходу у тайных религиозных обществ – у тамплиеров, розенкрейцеров, потому что некоторые жертвы, ими обреченные на смерть, умирали с признаками отравления, однородного с теми, когда в XV и XVI веке работала несомненная и откровенная аква тофана. Признаки эти: лихорадка того же типа, как при туберкулезе легких, с высокими градусами температуры, сопровождаема неутолимой жаждой, непобедимое отвращение ко всякой пище, упадок духа и глубокое равнодушие, даже ненависть к жизни. Все это, к слову сказать, у нашего бедного Дебрянского налицо. Тайные религиозные общества никогда не умирали, следовательно, нет данных особенно настаивать на том, чтобы умирали и их секреты. Тем более что секрет аква тофана, быть может, и не так уж мудрен, как обещает историческая таинственность. Некоторые исследователи, в том числе венский ученый-медик Иосиф Франк, имевший возможность лично наблюдать случаи очень подозрительных отравлений, полагают, что основным элементом аквы тофаны был мышьяк. Дерптский профессор Драгендорф думает, что она извлекалась из шпанских мушек. Затем существуют мнения, представляющие ее соединением кантаридина с опиумом или, точнее, с каким-либо из алколоидов, входящих в состав опиума – кодеином или наркотином. Наконец возможно, что аква тофана была животного происхождения: какая-нибудь обработка змеиного яда. Этой гипотезе соответствует время, когда в Европе возникла легенда об аква тофана: эпоха великих морских путешествий в змеиные царства – в Индию и на Дальний Восток, первые исследования Америки, появление европейцев в Мексике, Перу, на Амазонке, во Флориде…

– Я не знаю, где это, и мне все равно, – холодно остановила его Лала. – Это все пустые для меня имена. Я не училась географии.

– Виноват, увлекся, – извинился граф. – Впрочем, довольно… Мой анекдот кончен.

– Итак, Дебрянский отравлен, – сказала Лала с недоверчивой улыбкой. – Кого же вы подозреваете в этом странном отравлении?

– Вас, Лала, – просто и спокойно возразил Гичовский.

– Меня?

Лала вскочила со скалы и посмотрела на графа широко раскрытыми глазами…

– Вас, – продолжал граф. – Неделю тому назад, сидя вон там на террасе, я слышал ваш разговор с Зоицей. Вы грозили Дебрянскому смертью. И вот он, здоровый человек, почти богатырь, вдруг, ни с того ни с сего начинает умирать, с очевидными признаками медленного отравления. Естественное первое предположение, что отравили его вы. Тем более что вы принадлежите к тайной и грозной секте, которая владеет ядами богато и, во враждах своих, пускает их в ход артистически.

Страшный крик вырвался из груди Лалы. Она схватилась за голову:

– Ты сам умрешь, если посмеешь разгласить это! – взвизгнула она, краснея от гнева.

– Лала!

Граф встал и принял оборонительное положение, по тому, что Лала инстинктивным движением взялась за шпильку, торчавшую в ее косе, и ему вспомнилась смерть Делиановича.

– Я ничего не намерен разглашать, Лала; я только предупреждаю вас, что вы легко можете подвергнуться подозрению в отравлении…

– Я ничего не давала вашему Дебрянскому!

– Однако – если бы вы слышали его бред…

– А он уже бредит? – быстро спросила Лала.

– Уже, – подчеркнул Гичовский. – И не только бредит – галлюцинирует. Он все видит своего одного московского приятеля… недавно умершего. И со слов этого мертвого приятеля уверяет, что он испорчен и испорчен вами.

Лала молчала.

– Ну, а если бы и так? – сказала она, наконец, поднимая голову с гордым вызовом, и продолжала: