Иван Аксаков - Записка о бессарабских раскольниках

Между тем эти побеги готовы повторяться чаще и чаще и обратиться в целые переселения: ибо число доморощенных попов уменьшается с каждым днем, а остающиеся, пользуясь своим положением, берут огромные деньги за совершение обрядов [7], многократные же переезды на время за границу слишком неудобны и разорительны для бедных людей. В озлоблении своем раскольники произносят страшные речи… «Чего они хотят? – так говорили они недавно в Кишиневе в доме Пискарева. – Если правительство будет продолжать свои преследования, то или нашего духу не останется в России, или же…». Этой фразы они обыкновенно не доканчивают… Волковцы, налегая больше на лишение их свободы рыболовства и умалчивая о других причинах, в разговоре со мною впустили между прочим следующие слова: «Конечно, оно хоть и не приходится оставлять место, где родились и жили наши деды, хоть оно и тяжко, все как-то надеешься – да что же делать, придется снаряжать лодки и забирать с собой жен и детей». И действительно, можно прямо поручиться, что этот смелый народ при новом отказе готов весь подняться на лодках в море, с которым дружен с детства, и уплыть к чужеземным берегам, уплыть для того, чтобы вместе с другими беглецами усилить раскол за границей, чтоб увеличить число добровольных изгнанников из России, на нее негодующих, чтобы послужить новым свидетельством нашего внутреннего религиозного разъединения, чтоб сделаться орудием чужой политики, чтоб образовать там новую силу, враждебную нам!.. Эти последние слова относятся к замыслам польских эмиссаров [8], которые пытались устроить там, за Дунайской границей, новое казачество, подобное запорожскому, и одного из малороссов, Осипа Гончаренко, назначить гетманом. Эта новая враждебная сила должна была признать и новую лжеиерархию. Таким образом, с понятием о последней соединяется и понятие о возможности отдельного, самостоятельного политического значения и всякого разрыва с православною Русью. Попытка эта, важная как мысль, не удалась. Все подробности ее мне неизвестны, но одною из причин неудачи были религиозные распри. Заграничная деревня Серакей возбудила сомнение, что лжемитрополит был крещен не чрез погружение, а чрез обливание.

К этому присоединилась и нелюбовь русских к грекам, страх подпасть под зависимость греческого духовенства, наконец, и то, что новая иерархия учреждена была собственно стараниями одних белокриницких монахов, при содействии иезуитов, без участия придунайских раскольничьих старожилов. Эти дунайские старожилы, состоя под турецким владычеством, много отличаются от австрийских раскольников, подчиняющихся непременно более или менее европейскому влиянию и из коих, как известно, некоторые заседали даже в Пражском сейме… Когда поставленный митрополитом архиерей прибыл на Дунай, то Серакей не признал ни его, ни рукоположенного им попа Онисима; его примеру последовали часть Старой Славы, Каменки и Новой слободы (Новинов). Архиерей же избрал местом пребывания Журиловку, которая приняла его вместе с прочими русскими селениями в Турции.

Вскоре после того Бабадахскому аяну сделали донос, что раскольники, признавшие греческого митрополита, хотят соединиться заодно с греками и ниспровергнуть Оттоманскую Империю. Дело доходило до султана, а между тем (как рассказывал мне один некрасовец Памфил Онисимов) архиерея, попа Онисима, Осипа Гончаренко и какого-то Димитрия Свиткова засадили в тюрьму, где они и находились около 6 месяцев. Наконец, султан приказал их освободить, повелев вместе с тем, чтобы принявшие новое духовенство жили отдельно от не признававших его и чтоб первые выехали все из Серакея и Славы. Но самое важное обстоятельство, которым наше правительство, конечно, не оставит воспользоваться, это то, что те же семена раздора перенесены через Дунай и к нашим бессарабским раскольникам. Некрасовцы долго колебались и наконец, по убеждениям старика Памфила Онисимова (уроженца деревни Серакей) и еще какого-то Панкрата, решились не признавать новой иерархии, во-первых, потому, что считают лжемитрополита крещеным не чрез погружение, а чрез обливание; во-вторых, потому, что боятся таким образом лишиться высочайше дарованных им прав. Памфил Онисимов, часто употреблявшийся измаильским полицейским Фон-Чуди для секретных дознаний о действиях поляков за турецкой границей, сам рассказывал мне все это, утверждая, что некрасовцы предпочитают иметь своего доморощенного попа и спокойно оставаться в России, пользуясь милостью Государя. Хотя поп и взят был от них, но они не считают себя лишенными права искать другого; нашли было одного, но он оказался пьяницей, и поэтому хотят просить позволения взять беглого попа, поставленного не новыми иерархами из Молдавии.