Иван Аксаков - Мы молоды, еще очень молоды

Крепок наш организм, – но еще много, много тяжкого труда ему предстоит для того, чтобы отправления его стали наконец свободны и правильны. Нам помогает необыкновенная восприимчивость и талантливость русской натуры, полнейшая обеспеченность нашего внешнего политического положения, инстинктивное чувство своей национальной мощи, непосредственное сознание себя великим мировым народом, наконец, самый наш внешний простор, оказывающий несомненное воздействие и на духовную нашу природу, чуждую мелочности и узкости. Но этот же наш простор и объем, эта «дистанция огромного размера» и в физическом, и в нравственном смысле, этот самый громадный объем русского народного организма полагают нашему развитию и преграды соответственного же масштаба! Великий Петр, разбитый под Нарвой, чрез несколько дней, своим новорожденным, так сказать, войском, только что сформированным согласно с требованиями современного европейского искусства, разбивает под Полтавой первого полководца и лучшую европейскую армию своей эпохи и пьет за здоровье своих учителей, им побитых и превзойденных. Это, может, и должно, конечно, служить образцом и для прочих отраслей нашего воспитания и развития, но нам, однако, и до сих пор еще не пришлось пить, по-петровски, за здоровье наших учителей на иных крупных поприщах, кроме военного. Это объясняется более всего тем, что главным материалом в военном деле служит простой народ, вполне дисциплинированный тысячелетнею тяжкою историческою школою, и что доблестные свойства национального духа могли найти тут себе довольно свободное выражение. Но совсем иначе происходило дело там, где материалом служил класс, так называемый интеллигентный, где приходилось пускать в ход орудия мысли и знания, действие умственное. Как ни шибки были наши успехи сравнительно с долгим, длинным процессом европейского развития, но здесь, оказывается, мы все еще не выкарабкались вполне даже из школьников-учеников.

Правда, в области поэзии и вообще искусства русский гений, в лице Пушкина и иных великих наших поэтов, романистов и художников, сумел вознестись до самобытной красоты творчества и своими откровениями бесспорно ускорил процесс нашего развития и самосознания. Им мы и обязаны относительною быстротой нашего роста, но не могло же действие их пронять сразу весь наш общественный или интеллигентный материал. Во-первых, истинно передовые люди потому и передовые, что озаряют путь далеко вперед, а не назад и даже не окрест, во-вторых, как бы ни был высоко одарен и просвещен, в своей стране, отдельный человек, как бы ни превознесся по-видимому над уровнем своего общества, – он, как бы по некоторому закону тяготения, все-таки не может постоянно носиться над ним, все-таки не может вполне отрешиться от воздействия на себя закона времени и места. Это воздействие может сказываться и хорошими, и слабыми своими сторонами. Хорошую сторону мы видим именно в той мужественной молодости, которою и иностранцы любуются в наших писателях и даже немногих мыслителях, – в том вечном устремлении взора в будущее, в том духе пророчества, в той вере в Россию, что все отражает в себе, вольно и невольно, русская поэзия и даже русская мысль (см. ниже статью: «Наука и поэзия»). О худой стороне и говорить нечего: она сокращала и сдерживала порою полет русского гения, который нередко и изнемогал в борьбе с нею. Во всяком случае гениальные люди сами по себе, а рост целого общества сам по себе. Пушкин – наша гордость и слава – произнес в свое время резкий приговор русскому обществу, выразившись, что от просвещения нам осталось только жеманство и

Приговор строгий, но меткий, не утративший свою силу и до сих пор. Большая часть нашей интеллигенции и доселе твердит, как и подобает ученикам-школьникам, только зады европейской мысли и знания, под видом «последних слов науки», давно на своей родине переставших быть последними. Такое повторение задов, такое вечное нахождение позади – конечно, участь печальная; с нею можно еще мириться как с временною горькою необходимостью, но у нас имеются люди, даже целый разряд интеллигенции, который нашел возможным именно ею-то и хвалиться, который никакой другой будущности для России и не желает, только в задах и видит для нее спасение, неистовствует против малейшего посягательства русского духа на «самобытность». Многие университетские профессора поставили себе, кажется, специальною задачею – лишить русских авторов всякого права на оригинальность (г. Веселовский) и пользуются модным теперь «сравнительным методом», не для того чтоб с его помощью выяснить точнее отличие русского народного творчества, русской истории, русского быта от творчества, истории и быта других народов, а для того чтоб доказать в русском народе отсутствие всяких самостоятельных особенностей и осудить его только на заимствование и подражание, только на повторение чужих задов, даже (и преимущественно) в области внутреннего политического развития… С таким направлением и сама русская наука долго еще твердить зады не перестанет!