Иван Аксаков: Письма И. С. Аксакова к А. Д. Блудовой

Неужели Вы, столь расточительная на слезы умиления при виде Власти, неужели Вы не способны понять, что не слезы умиления, а слезы досады, негодования, ненависти должны Вы лить при виде того несчастного положения России, которое Вы первая готовы скрыть от Власти, чтобы не огорчить сердобольное отеческое сердце? Скажу Вам свое искреннее убеждение. Для меня несравненно отвратительнее и омерзительнее всяких неистовств польских действия самого русского правительства. Ксендзы, прибегающие к отраве, в тысячу раз нравственнее ваших Головниных, Валуевых [33], и всего Вашего петербургского правительства. Правительство есть истинный душегубец русской земли. И это душегубство духовное в тысячу раз страшнее и преступнее всякого [34]физического убийства. Понимаете ли Вы наконец, что если у человека стеснены легкие, и он не может свободно вдыхать и выдыхать воздух, то он не годится ни на какое дело, даже на самозащиту? Понимаете ли Вы, что если общество стеснено в самых необходимых отправлениях общественного духа, то оно бессильно и чахнет? Понимаете ли Вы, что от страны, лишенной свободы мысли и слова (раз, когда в обществе пробудилась эта потребность) Вы не вправе ничего ожидать, кроме гниения, ничего, никакой гражданской доблести? Трактуя нас, как детей, вправе ли это, пораженное роковым тупоумием правительство, требовать от нас подвигов мужа.

Безотрадно гляжу я в будущее и верю, что мы будем отныне только биты и биты. Побьют нас и поляки, побьют и турки и развалится вся эта, насилием, злом и ложью созданная империя. «Полная всяких мерзостей» русская земля тоже погибнет, если не раскается, если наконец не отречется от сатаны и дел его, если попустит немецко-петербургскому правительству по-прежнему развращать, напоять русскую землю отравою лжи, кривды, пошлости, подлости и преступной глупости. Да, наша глупость есть уже порок, более: есть уже преступление. За такую глупость, страна, как сухая бесплодная смоковница, посекается топором и ввергается в огонь.

Не обвиняйте общество в недостатке патриотизма. Не надо ему этого дешевого Вашего патриотизма, к которому правительство во дни беды прибегает, как к готовой силе, продолжая душить общество во дни мира! Общество понимает, что враг России не в Польше, а в Петербурге, что злодей его – само правительство.

Разве легко обществу испытывать такое состояние духа, что оно не знает, чего желать нашему оружию: успеха или урона? Урон может еще, пожалуй, его образумит, – успех даст торжество пошлости, подлости и глупости, еще более утвердит его в самодовольстве… Прольются целые реки слез умиления, отслужатся благодарственные молебны и снова [35]уверятся, что Бог заодно с нашею мерзостью!

Что подумать о той стране [36], которая называет себя русскою и святою, и где именно нельзя существовать журналу, защищающему православие, русскую народность и все народные начала; где терпятся всякие учения, разрушающие веру, нравственность, основы общественные и государственные (хотя бы, по-видимому, и преследовались) и где только такая газета, как «День», избрана мишенью всех тяжелых орудий правительства? Вы скажете, что тут причины случайные. Нужды нет. Возможность господства этих случайных причин – есть уже положительное обвинение.

Никогда до такой оргии тупоумия и бессмыслицы не доходила цензура, от министра до цензора включительно, как теперь, при царствовании всеобщего либерализма, благодушия и – посредственности. И вы хотите, чтобы я тут поддержал правительство, там попатриотничал ему в руку, негодовал бы когда ему хочется, и не смел бы негодовать, когда ему этого не желается. Никогда этого не будет, да и чего вам нужно? Есть у вас на это Катковы, Чичерины, Арсеньевы, Скарятины [37], наконец вся почти литература, кроме «Дня». Честных людей вам не нужно: это народ слишком неудобный.

Я предвижу в скором времени совершенное падение «Дня». Валуев, которого быть способным переваривать есть уже дурной поступок, открыл свои действия по Ценз<���урному> комитету (первая бумага) выговором цензору за статью, помещенную в «Дне» месяца два тому назад: «Латыши и их литература» с строгим наказом цензорам, чтобы не сметь ничего печатать «предосудительного о немцах в России». Таким образом, можно сказать, что в Рязани берут взятки, но что их берут в Риге – нельзя. Этого одного уже достаточно, чтоб повернуться спиной к такому пошлому правительству.

Если преследования будут продолжаться, то я прекращу газету. Вас, если это и огорчит, то Вы скоро утешитесь и отыщете оправдание правительству: стоит только съездить в Зимний Дворец – и столько там предметов для умиления! Я же перееду в Дрезден и попробую издавать газету там в тех пределах, которые я бы сам себе назначил и здесь, если б была свобода печати.