Константин Аксаков - По поводу VII тома «Истории России» г. Соловьева

Мы не можем согласиться с автором в той степени значения, какую дает он Рюриковскому дому. Словами этими г. Соловьев совершенно затирает значение земли, народа. Значение Рюрикова дома было точно велико, но именно потому, что оно не уничтожало значения земли. В особенности странным кажется нам у г. Соловьева выражение, что «все новое, все, что должно было дать племенам способность к новой высшей жизни, к истории, было принесено этим движущимся (?) началом, князьями и дружинами их: они в своем движении столкнулись с греками и взяли от них христианство». Выходит, что и принятие Христовой веры есть дело не народное, и притом дело случайное! Хоть это и противоречит истории, которая говорит, что еще до принятия христианства Владимиром, христианство уже распространялось в Киеве, что Святослав никому не запрещал креститься (стало быть, крестились), что Владимир, прежде чем принял христианство, совещался с боярами и старцами градскими, что были посланы послы для узнания истинной веры; но, по мнению г. Соловьева, дело принятия в России христианства было решено князьями. Да что же наконец было в самих племенах, призвавших Рюрика? Что же был народ самый, по мнению г. Соловьева? Людская масса, безобразная, нестройная, и более ничего? Именно, масса: так и выражается г. Соловьев о народе; он говорит: «Скоро при описании Смутного времени, мы укажем и на великое значение массы народной, охранявшей старину, когда развитие пошло путем незаконным». Итак, народ – это масса, которая знает себе хранить старину, и только; в пример этого автор приводит известный случай (не имеющий общего значения) в Новгороде, что народ предпочел волхва кресту, тогда как князь с дружиной были за крест. Итак, должно заключить, что народ стоял потом за христианство так же, как он стоял прежде за язычество, в силу того только, что это старина? Итак, должно заключить, что христианство было понято в настоящем своем смысле только князьями или высшими сословиями, людьми служилыми, потомками княжьей дружины?.. Неужели так? – А ведь так выходит из слов автора! Незавидная же доля указана нашим историком народу: это тяжелая грубая масса, которая, без всякого рассуждения, держится старины и приносит пользу тогда, когда постоянное ее коснение и упорство совпадают с истиной, с требованием истории; следовательно, это польза без всякой заслуги со стороны массы народной; в самом же народе – начала жизни, движения разумного преуспеяния не находится.

Нужно ли говорить, что мы здесь совершенно и глубоко несогласны с г. профессором русской истории. Мы думаем, что в России найдутся и кроме нас люди, которые не разделят таких убеждений.

В прежних статьях наших мы высказывали мысли, противоположные г. профессору; надеемся высказать их не один раз и еще полнее. Теперь же скажем только, что мы совершенно иначе смотрим на отношения государства к народу, или к земле, как выражается наша Русь, – нежели почтенный профессор. Мы думаем, что в народе живет начало внутренней правды; государство же представляет начало внешней правды. Оставляем до более благоприятного случая полнейшее изложение нашей мысли об этом вопросе, как вообще, так и в отношение к русской истории в особенности [10].

Теперь мы укажем, подкрепляясь свидетельствами, приводимыми самим же г. Соловьевым, на образ мыслей русского народа, который не худо было бы заметить г. историку.

Идея земли, так ясно сознанная в московскую эпоху, высказывается кроме тех случаев, где прямо говорится о земле, о земском деле (как на Земском Соборе, и во многих грамотах), высказывается стороною и в сношениях России с иностранными государствами. Так бояре наши отвечали Гарабурду, польскому послу, предложившему съезд для постановления вечного мира: «Михаила! Это дело великое для всего христианства; государю нашему надобно советоваться о нем со всею землею, сперва с митрополитом и со всем освященным Собором, а потом с боярами и со всеми думными людьми, со всеми воеводами и со всею землею. На такой совет съезжаться надобно будет из дальних мест» [11]. На новые требования о том же предмете послы наши отвечали, что нужно много времени для совещания со всею землею. На это поляки отвечали: у вас в обычае ведется, что сдумает государь да бояре, на том и станет, а земле до того и дела нет [12]. Понятно, что поляки, вдавшись в государственные аристократические формы и подавив шляхтою простой народ, не понимали уже славянского значения земли и не понимали великой нравственной силы свободного общественного мнения, силы всенародного совета, а следовательно и важности Земского Собора, имевшего лишь нравственное совещательное значение. Со своей стороны, Россия не могла понять польского устройства. В царской грамоте, посланной в Литву, говорится: «Вы бы паны Рада, светские и духовные, смолвившись между собою и со всею землею, о добре христианском порадели, нашего жалованья к себе и государем нас на корону польскую и великое княжество литовское похотели» и проч. [13]Кроме того, Россия высказывает этот свой взгляд, как общую истину, и Австрии. Когда один из дворян посольской австрийской свиты объявил Щелкалову, что Максимилиан хочет добиваться польского королевства и надеется, что государь русский ему поможет в том, – Щелкалов отвечал: «Великий государь радел и промышлял об этом, что вам и самим видимо; да если на то воли Божией не было, и то не сталось. И теперь государь наш хочет, чтобы Максимилиан был на королевстве польском, да ведь сам знает: на государство силою как сесть? Надобно, чтобы большие люди, да и всей землей захотели и выбрали на королевство; а только землей не захотят, и того государства трудно доступать» [14].