Виссарион Белинский: Очерки жизни и избранные сочинения Александра Петровича Сумарокова, изданные Сергеем Глинкою… Части вторая и третья

В е л ь к а р

Какой, увы! удар…

К и й

Почто я в свет рожден!

К чему, несчастливый, я ныне приведен!

B e л ь к а р

Какие лютости душа твоя имела,

Что в горести ее (?) хранити не умела.

К и й

Не ведаешь еще несчастий ты моих.

B e л ь к а р

Что может, государь, быть больше бед нам сих?

Оснельды нет, Хорев…

К и й

Хорев теперь в покое:

Ах, мнит ли он прийти на зрелище такое!

Скажи, что видел ты?

П о с л а н н ы й

Я с вестию к ней шел…

О боги! какову Оснельду я нашел!

Смутился весь мой дух, и сердце задрожало:

То тело на одре бесчувственно лежало,

Увяли красоты, любви заразов нет…

К и й

Сокройся от очей моих, противный свет!

Именно – сокройся!.. Нет, мы не можем больше выписывать: какая «заразительная» поэзия!.. Из глаз текут слезны токи, руки дрожат… Но соберемся с силами – вот конец:

К и й

Карай мя, я твое сокровище похитил.

Х о р е в

Пускай сей кровию тебя твой гнев насытил,

Который толь тебя на мя ожесточил,

Но если ты о мне когда-нибудь ранил,

Так сделай только то, о чем напоминаю!

Сие прошение исполнишь ты, я знаю:

Отдай Завлоху меч, свободу возврати,

И воинство все с ним из града испусти.

(К и й отдает Завлоху меч, а X о р е в говорит З а в л о х у:)

А ты, несчастный князь! возьми с собой то тело,

С которым сердце быть навек хотело,

И плачем омочив лишенное души,

Предай его земле; над гробом напиши:

«Девица, коей прах в сем место почивает!

И в аде со своим Хоровом пребывает,

Котораго она любила в жизни сей,

Хорев, ее лишась, последовал за ней» (закололся).

Странное дело: отчего не дают на театре этой прекрасной трагедии? Как бы хорош был в роли злополучного Хорева г. Толченов старший!..

В разборе «Гамлета» сумароковского особенно замечателен тонкий суд нашего проницательного критика о Шекспире:

Стало быть, творения Шекспира – солнце без темных мест? Сказано было выше, что и на английском театре выпускают некоторые явления из его драм, отжившие в новое время. Были у Е(Э)врипида фурии: есть и у Шекспира ведьмы. У Е(Э)врипида фурии выведены но крайней мере для изобличения преступной совести; у Шекспира ведьмы забрасывают в душу Дунканова полководца ядовитые семена властолюбия и тлетворные порывы убийства. Следственно: полководец не виноват. Дух убийства не в нем зародился, но извне вторгнулся в грудь его.

Именно так! глубокая мысль! Правда, европейские критики толкуют, будто ведьмы у Шекспира не что иное, как страшная поэтическая апофеоза мрачных помыслов, таившихся в сокровеннейших недрах властолюбивого духа Макбета; но это решительный вздор: европейские критики не читали ни Сумарокова, ни г-на Глинки, а потому и ничего не смыслят пи в искусстве, ни в критике.

Пятая статья особенно замечательна: в пей проведена параллель между «Борисом Годуновым» Пушкина и «Димитрием Самозванцем» Сумарокова. Глубокомысленный Лрпстарх наш ни слова не говорит о том, которая из двух трагедий выше; по наша проницательность и наша симпатия к образу мыслей господина критика раскрыли нам его задушевную мысль. Да и где бедному Пушкину было бороться с Сумароковым, если сей трагик победил самого Шекспира! [6]Да, читатели, победил, «огромил» и «предъявил»… Слушайте, слушайте:

Смелым, отважным порывом Сумароков выставил Самозванца, провозгласителем Суда Божия, гремевшего над его главою. На все вопросы наперсника своего Пармена: что причиною смущения и тревоги его душевной? он гласно, утвердительно отвечает:

Здесь Сумароков, в отношении развития волнения душевного, превосходнее того, что Шекспир предъявлял в своем «Макбете». В сердце этого властолюбца чары ведьм пересилили жажду владычества; следственно, альбионский поэт как будто оправдывает неистовства Макбета, приписывая их вдохновению силы посторонней. Но ад Самозванца и возник и свирепствовал в душе его собственными его вдохновениями. Он был жертвою самого себя и он разительно высказал тайну Суда Божия, казнившего его им самим.

Совершенно справедливо! в вящее доказательство этого выписываем следующий анекдот о Сумарокове:

После первого представления Димитрия Самозванца па московском театре, одна барыня из того тогдашнего круга, в котором «Скапиновы плутни» называли трагедией, приехала к Анне Петровне, родной сестре Александра Петровича, и, разохавшись от восторга и удивления, восклицал: «Ну, уж! как же весело было, матушка! вашему братцу! В театре так-то хлопали, что мне кажется все руки пообколотили себе!»