Виссарион Белинский - Иван Андреевич Крылов

Если хотите, это мораль, потому что всякая сатира, которая кусается, богата моралью; но в то же время это новая басня, которую опять можно принять за монолог из грибоедовской комедии. Есть люди, которые с презрением смотрят на басню, как на ложный род поэзии, и потому не хотят ценить высоко таланта Крылова. Грубое заблуждение! Вольтер прав, сказав, что все роды поэзии хороши, кроме скучного… и несовременного, прибавим мы. Басня, как нравоучительный род поэзии, в наше время – действительно ложный род; если она для кого-нибудь годится, так разве для детей: пусть их и читать приучаются, и хорошие стихи заучивают, и набираются мудрости, хотя бы для того, чтоб после над нею же трунить и острить. Но басня, как сатира , есть истинный род поэзии. Конечно, не только превосходная басня, но и целое собрание превосходных басен, может быть, далеко не то, что одна такая комедия, как «Горе от ума»; однако ж, во-первых, всякому свое, и каждый талант пусть идет своею дорогою; во-вторых, как мы заметили выше, басня может заключать в себе элементы высших родов поэзии, как, например, комедии; а в-третьих, сама басня так, как она есть, не может быть заменена никаким другим родом, как бы он ни был выше ее. Если «Горе от ума» выше каждой басни и, пожалуй, выше всех басен Крылова, – от этого басня «Крестьянин и Овца» нисколько не теряет свойственного ей достоинства и вполне остается превосходным произведением. В этом отношении выражение Вольтера «все роды поэзии хороши, кроме скучного» получает глубокий смысл. Нравоучительная басня, уже по самой своей сущности, скучный род, и тратить на нее талант – все равно, что стрелять из пушек по воробьям. Но басня, как сатира, была и всегда будет прекрасным родом поэзии, пока будут являться на этом поприще люди с талантом и умом. Роды поэзии всегда были и всегда будут одни и те же: они изменяются, сообразно с национальностями и эпохами, в духе и направлении, но не в форме. Трагедия – везде трагедия: и в древней Индии, и в древней Греции, и у французов XVII века, и у англичан XVI, и у немцев XVIII и XIX века; но трагедия индийцев не то, что трагедия греков; трагедия древних греков – не то, что трагедия Корнеля и Расина; классическая французская трагедия не то, что трагедия Шекспира, а трагедия Шекспира не то, что трагедия Шиллера и Гете. Между тем, каждая из этих трагедий хороша сама по себе и по своему времени, но ни одна из них не может назваться вечным типом, и трагедия самого Шекспира для нашего времени так же не годится, как трагедия Расина… Не в том смысле не годится, чтоб ее теперь нельзя было читать, – боже нас сохрани от такой варварской мысли! – но в том, что современную нам действительность невозможно изображать в духе и форме шекспировской драмы. То же можно сказать и о басне. Езоп не годится для нашего времени. Выдумать сюжет для басни теперь ничего не стоит, да и выдумывать не нужно: берите готовое, только умейте рассказать и применить . Рассказ и цель – вот в чем сущность басни; сатира и ирония – вот ее главные качества. Крылов, как гениальный человек, инстинктивно угадал эстетические законы басни. Можно сказать, что он создал русскую басню. И его инстинктивное стремление потом перешло в сознательное убеждение. Крылова басни можно разделить на три разряда: 1) басни, в которых он хотел быть просто моралистом и которые слабы по рассказу; 2) басни, в которых моральное направление борется с поэтическим; и 3) басни чисто сатирические и поэтические (потому что сатира есть поэзия басни). К первому разряду принадлежат басни: «Дуб и Трость», «Ворона и Курица», «Лягушка и Вол», «Парнас», «Василек», «Роща и Огонь», «Чиж и Еж», «Обезьяна», «Мартышка и очки», «Два Голубя», «Червонец», «Безбожники», «Лягушки, просящие царя», «Раздел», «Бочка», «Волк на псарне», «Ручей», «Стрекоза и муравей», «Орел и Пчела», «Заяц на ловле», «Волк и Кукушка», «Петух и Жемчужное зерно», «Хозяин и Мыши», «Огородник и Философ», «Старик и трое Молодых», «Дерево», «Лань и Дервиш», «Листы и Корни», «Волк и Лисица», «Пруд и река», «Механик», «Пожар и Алмаз», «Крестьянин и Змея», «Конь и Всадник», «Чиж и Голубь», «Водолазы», «Госпожа и две Служанки», «Камень и Червяк», «Крестьянин и Смерть», «Собака», «Рыцарь», «Человек», «Кошка и Сокол», «Подагра и Паук», «Лев и Лисица», «Хмель», «Туча», «Клеветник и Змея», «Лягушка и Юпитер», «Кукушка и Горленка», «Гребень», «Скупой и Курица», «Две Бочки», «Алкид», «Апеллес и Осленок», «Охотник», «Мальчик и Змея», «Пчела и Мухи», «Пастух и Море», «Колос», «Мальчик и Червяк», «Сочинитель и Разбойник», «Ягненок», «Булыжник и Алмаз», «Мот и Ласточка», «Плотичка», «Паук и Пчела», «Змея и Овца», «Дикие Козы», «Соловьи», «Котенок и Скворец», «Лев, Серна и Лиса», «Крестьянин и Лошадь», «Сокол и Червяк», «Филин и Осел», «Змея», «Мыши». Во всех этих баснях Крылов является истинным баснописцем в духе прошлого века, когда в басне видели моральную аллегорию. В них он может состязаться с Хемницером и Дмитриевым, то побеждая их, то уступая им. Так, знаменитая в свое время, но довольно пошлая басня Лафонтена – «Два Голубя» в переводе Дмитриева лучше, нежели в переводе Крылова: Крылову никогда не удавалось быть сантиментальным! Во всех поименованных нами баснях преобладает риторика; рассказ в них растянут, вял, прозаичен, язык беден руссизмами, мысль отзывается общим местом, а нравственные выводы недорого стоят. Тут Крылов еще не мастер, а только ученик и подражатель, – человек прошлого века.