Вильгельм Гауф: Карлик Hoc

Еще я скажу только то, что после удаления Якоба из дворца герцога поднялась большая суматоха, потому что его нигде не могли найти, когда на другой день герцог захотел исполнить свою клятву и велел отрубить карлику голову, если он не нашел трав. Государь же утверждал, что герцог тайно дал ему убежать, чтобы не лишиться своего лучшего повара, и обвинял герцога в вероломстве. А из-за этого между обоими государями возникла большая война, которая хорошо известна в истории под именем «войны из-за травки». Было дано много сражений, но наконец все-таки был заключен мир, и этот мир у нас называют «миром паштетов», потому что на торжестве примирения повар государя приготовил царя паштетов, Сюзерен, который герцог ел с большим аппетитом.

Так малейшие причины часто приводят к неожиданным великим последствиям, и вот, господин, история карлика Носа.

Так рассказывал раб из Франкистана. Когда он кончил, шейх Али Бану велел подать ему и другим рабам фруктов, чтобы освежиться. Пока они ели, он беседовал со своими друзьями. А молодые люди, которых ввел старик, стали расхваливать шейха, его дом и его все распоряжения.

– Право, – сказал молодой писатель, – нет приятнее времяпрепровождения, как слушать рассказы. Я мог бы по целым дням сидеть так, поджав ноги, опершись рукой на подушку, положив лоб на руку и, если на то пошло, с большим кальяном шейха в руке, и слушать рассказы – приблизительно так я представляю себе жизнь в садах Мухаммеда.

– Пока вы молоды и можете работать, – сказал старик, – такое ленивое желание у вас не может быть серьезным. Но я согласен с вами, что есть особая прелесть слушать рассказы о чем-нибудь. Как ни стар я, а мне теперь идет семьдесят седьмой год, сколько уж ни слушал я за свою жизнь, и все-таки не упускаю случая, когда на углу сидит рассказчик повестей и около него большой круг слушателей, тоже подсесть и послушать. Ведь рассказываемые происшествия видишь, как во сне, живешь с этими людьми, с этими чудесными духами, с феями и подобными им существами, которые нам не всегда встречаются, и после, когда бываешь один, имеешь материал, чтобы все повторить себе, как путник, который едет по пустыне с хорошим запасом.

– Я никогда так не размышлял о том, в чем, собственно, заключается прелесть таких рассказов, – сказал другой из молодых людей. – Но со мной бывает то же, что с вами. Еще в детстве меня могли рассказом заставить замолчать, если я капризничал. Сначала для меня было безразлично, о чем шла речь, только бы рассказывали, только бы что-нибудь происходило. Сколько раз я не уставая слушал те басни, которые выдумали мудрые люди и в которые они вложили зерно своей мудрости: о лисице и глупом вороне, о лисице и волке, много дюжин рассказов о льве и других животных. Когда я сделался старше и стал больше вращаться среди людей, эти короткие рассказы меня уже не удовлетворяли; они должны были быть уже длиннее, должны были говорить о людях и их удивительных приключениях.

– Да, я еще хорошо помню это время, – прервал его один из его друзей. – Это ты внушил нам влечение ко всякого рода рассказам. Один из ваших рабов знал столько рассказов, сколько говорит погонщик верблюдов из Мекки в Медину. Окончив свою работу, он должен был садиться к нам на лужайку перед домом, и там мы упрашивали его, до тех пор пока он не начинал рассказывать, и это продолжалось дальше и дальше, пока не наступала ночь.

– И не раскрывалось ли нам, – сказал писатель, – не раскрывалось ли нам тогда новое, неизвестное царство, страна духов и фей, со всеми чудесами растительного мира, с богатыми дворцами из смарагдов и рубинов, населенная исполинскими рабами, которые являются, когда повернешь кольцо, потрешь чудесную лампу или произнесешь слово Сулеймана, и приносят в золотых чашах роскошные кушанья? Мы невольно чувствовали себя перенесенными в эту страну, мы совершали с Синдбадом его чудесные путешествия, гуляли по вечерам с Гаруном аль-Рашидом, мудрым повелителем правоверных, знали его визиря Джафара так хорошо, как самих себя, – словом, мы жили в тех рассказах, как ночью живешь во сне, и для нас не было времени дня прекраснее того вечера, когда мы собирались на лужайке и старый раб рассказывал нам. Скажи нам, старик, в чем же, собственно, причина, что в то время мы так охотно слушали рассказы, что и теперь для нас нет более приятного развлечения?

Начавшееся в комнате движение и призыв к вниманию, произнесенный надсмотрщиком рабов, помешали старику отвечать. Молодые люди не знали, радоваться ли им, что они могут слушать новый рассказ, или быть недовольными, что прерван их занимательный разговор со стариком. Но уже поднялся второй раб и начал…