Михаил Пыляев - Стародавние старчики, пустосвяты и юродцы

В церкви во время Богослужения Егорушка бродил среди богомольцев, заглядывал в лица молящихся, а сам никогда не молился, даже ни разу не осенял себя крестным знамением, не говоря уже о поклонах.

Несмотря на такое поведение в храмах, Егорушка слыл в Тихвине блаженным. Большинство тихвинцев и множество набожных людей, приезжавших в Тихвин на поклонение местной святыне, считали долгом хотя посмотреть только на Егорушку; если удавалось при этом повесить на блаженного какой-либо крестик, паломник тихвинской святыни уезжал домой вполне счастливый, с сознанием, что он удостоился зреть святого мужа и «воздел на него жертвицу».

Жил Егорушка постоянно у одного из тихвинских купцов, известного в местном простонародье под именем Мины. Купец этот хорошо торговал, и люди объясняли его удачу в торговле тою благодатью, которую ниспосылал Егорушка Мине своими молитвами, хотя Егорушка никогда никаких молитв не знал; на самом деле хорошая торговля Мины зависела от примерной добросовестности этого купца.

Живя в названном доме в особой комнате, уставленной киотами и образами и освещенной лампадами, Егорушка любил облачаться в священнические ризы, брал имевшееся в доме кадило и начинал служить, причем вместо молитвенных слов издавал одни крики. Отслужив и накалившись вдоволь, Егорушка разоблачался и отправлялся путешествовать по улицам Тихвина. Он выбирал для прогулок сухие улицы и по грязи не любил шлепать, хотя ходил непременно посредине дороги. Идет Егорушка и поет, или, лучше сказать, воет ему одному ведомо что, а тихвинцы повысунут любопытные головы в окна и форточки и смотрят, любуются, слушают и изъясняют то, что поет.

Надоест Егорушке мычать, он начнет ругаться отборною бранью, отчетливо, отчеканивая каждое слово, причем берет, что попадет под руку – кирпич, камень – и начинает бросать камнями за забор или в огород какого-нибудь мирного гражданина.

– Ума не приложу, с чего это Егорушка начал ныне бросаться каменьями и ругаться, да ведь какими еще площадными словами, – говорили суеверные тихвинцы, глядя на такое поведение юрода.

– Быть какой ни на есть беде, – отвечали на это такие же другие суеверы.

Иногда Егорушка исчезал из Тихвина и ходил по окрестным монастырям и селам. Люди, признавшие его за блаженного, говорили, что Егорушка молится в лесу, вдали от мира, за грехи людские, на самом же деле за молитвой никто никогда не видал Егорушку. Вполне обеспеченный в жизни вышеназванным купцом, Егорушка никогда не брал подаяний, хотя охотники жертвовать в его карман всегда нашлись бы. Будь это не идиот, а юродствующий проходимец, Егорушка воспользовался бы богатыми приношениями, но этот блаженный, если и получал когда-либо деньги, то или разбрасывал их тут же по улице, или рвал на мелкие куски, если это были кредитные билеты.

Ублажавшие Егорушку тихвинцы ухитрялись придавать и этому бесцельному уничтожению денег значение каких-то пророчественных действий, прощать и извинять которые можно было, только понимая Егорушку как неразумного ребенка, оставшегося неразумным и до старости лет.

Когда Егорушка умер, то погребен был с большим почетом в местном мужском монастыре.

В том же Тихвине слыла за юродивую какая-то отвратительная грязная женщина, ходившая всегда в лохмотьях, часто босая и вечно с кошелем, в который клала и куски хлеба, подаваемые ей суеверами, и тряпки, найденные на улице, и щепки с камнями, поднятые на дороге, и т. д. В тот же кошель клала она и деньги. Простой народ, мужики звали эту идиотку Машкой, потому что видели в ней часто пьяную глупую бабу, но женщины благоволили к этой глупой бабе. Ругаться площадными словами Машка умела тоже отчетливо, но женщины уверяли, что она не умеет ругаться, а мычит только. При виде полиции Машка стихала.

Был в Тихвине также еще блаженный Иванушка-дурачок, родом бывший причетник, спившийся с круга. Ходил Иванушка часто босой, с тяжеловесной железной палицей, вроде лома, в руках, в монашеской скуфейке, которая была сделана из железного листа, одевался Иванушка в подрясник. Этот человек заслужил репутацию блаженного и юродивого, между прочим, потому, что ни с кем никогда не говорил ни слова. Если же кто начинал насмехаться над ним, то он убегал или в сторону, или за самим насмешником, смотря по виду человека смеющегося, или же произносил какой-либо текст из Нового Завета.

Подаяния Иванушка очень любил, но никогда о них не просил и брал даваемое ему молча. Подпоясанный кушаком, Иванушка всегда за пазухой носил кучу разных разностей. Судя по вздутому красному носу этого блаженного, иные предполагали, что он очень любил тоже полштоф водки, который, вероятно, и имел место у него за пазухой.