Пользователь: Юрий Коротков

— Ты что, спортсмен? — спросил Боб, потирая поясницу.

— Первый взрослый разряд... — не без гордости сообщил Мэлс.

— Мэл, это не соревнования — быстрее, выше, сильнее! Это просто танец! Тут главное драйв. Ну, энергия! — пояснил он. — Давай лучше канадским попробуем... — Боб поменял пластинку.

Увлеченные танцем, они не сразу заметили, что через приоткрытую дверь комнаты с ужасом смотрит на происходящее отец Боба.

— Боря... можно тебя на минутку... — сказал он и исчез.

— Слушай... — тотчас потускнел Боб. — Давай как-нибудь потом продолжим...

— Дай пару пластинок, — попросил Мэлс. — Я дома потренируюсь.

— Только не заныкай... — Боб торопливо сунул ему пластинки.

Родители Боба, такие же пухлые очкарики, проводили Мэлса до двери настороженным взглядом.

— Боря, чем ты занимаешься в этом доме в наше отсутствие? — трагически спросил отец, когда дверь захлопнулась.

— Папа, мы просто танцуем!

— Боже мой, он просто танцует! Посмотрите на него — он просто танцует! — всплеснул руками отец. — Когда в этой стране нельзя громко чихнуть, чтобы не попасть под Уголовный кодекс! В конце концов, никто не отменял статью «Преклонение перед Западом» — от трех до восьми с конфискацией. Посмотри в зеркало, Боря — под эту статью подпадают даже твои ботинки!.. Кто этот человек?

— Мой знакомый!

— Боря, почему ты такой доверчивый? У него приятная наружность работника НКВД!

— Папа, нельзя подозревать каждого встречного!

— Боря! Ты знаешь, что это такое и почему оно тут стоит? — указал отец на маленький саквояж у входной двери.

Боб тоскливо закатил глаза.

— Да, да, это то самое, что необходимо человеку в камере предварительного заключения! Дядя Адольф сидел хотя бы за то, что у него политически неправильное имя. Тетя Марта — за то, что не там повесила портрет Сталина. Боря, в этой стране и так всегда во всем виноваты врачи и евреи — зачем ты сознательно ищешь неприятностей?

— Папа! — заорал Боб. — Ну невозможно так жить — за запертой дверью, с этим проклятым чемоданом! Ты как врач должен понимать, что бесконечное угнетение психики приводит к распаду личности!..

— Боря, — всхлипнула мать. — Если тебе совсем не жалко себя — пожалей хотя бы нас с папой...

Мэлс стоял дома перед зеркалом в новом стильном наряде — длинном бирюзовом пиджаке, ядовито-желтой рубашке, коричневых «дудочках» и ботинках на «манной каше». Он пытался взбить короткие волосы в какое-то подобие кока.

— Зря ты это... Ой, зря!.. — покачал головой отец. Он курил, сидя на табурете, наблюдая за сборами.

Вошел Ким со скрипичным футляром — и потерял дар речи, увидев брата. Обошел его, оглядел со всех сторон.

— Мэлс... Ты что, спятил?

— А что такого случилось, Ким? — улыбнулся Мэлс. — Просто костюм другой надел.

— Ты же не собираешься в этом на улицу выйти?

— Конечно! Зря, что ли, вагоны по ночам разгружал?

— Пап, а ты что сидишь? — отчаянно сказал Ким. — Ты что, не понимаешь? Скажи ему!

— А чего? Смешно. Мне нравится, — сказал отец. — Мы вон в деревне тоже — вырядимся, рожи раскрасим — и айда девок пугать!

Мэлс новой вихляющей походкой прошел через кухню.

— Здравствуйте, — поздоровался он с соседками.

Те подняли головы от кастрюль — и замерли. У одной выпала из ослабевшей руки солонка и булькнула в кипящий борщ. Они молча проводили его глазами по коридору.

Выйдя из подъезда, Мэлс остановился, весело прищурился на солнце. В этот момент в спину ему ударил камень.

— Стиляга! Стиляга! — в восторге завопили малыши, сбегаясь к нему со всего двора.

— Ты что, Санек, не узнал, что ли? — спросил Мэлс у метателя. — Витька! Ленка! Это я, Мэлс!.. — он едва успел увернуться от новых камней.

— Я не лягу под стилягу! — радостно крикнула пятилетняя Ленка, запустив в него еще один.

— Ну, ладно! Велик опять сломается — ко мне не приходите! — погрозил Мэлс и, пытаясь сохранить достоинство, не торопясь пошел через двор, сопровождаемый ордой самозабвенно орущей малышни.

Уже не так уверенно, как поначалу, Мэлс шагал по улице. И хотя к вечеру улица была полна спешащих с работы людей, шел он в одиночестве. Толпа за три шага расступалась перед ним, обтекала с двух сторон и смыкалась сзади. Он искоса поглядывал на обращенные к нему со всех сторон лица: кто смеялся, кто плевал вслед.

Он запрыгнул в переполненный автобус. Пассажиры тотчас подались в стороны, и снова он остался один в перекрестии взглядов.

— Ну и что ты нацепил это тряпье? Напомадился, как баба! — начал мужик с орденскими планками. — Ведь нормальный с виду парень, воду на тебе возить!..