Таррин Фишер: Авантюристка

Я улыбаюсь. Ты помнишь, какой у тебя любимый цвет?

Калеб качает головой, и мы оба смеемся.

Я вздыхаю и начинаю раскачивать свою чашечку. Когда мы только начали встречаться, я спросила, какой у него любимый цвет. Вместо того чтобы просто ответить мне, он затащил в меня в машину, сказав, что должен мне это показать.

Это не смешно. Мне еще нужно решить тест, жаловалась я, а он ехал в течение 20 минут, включив ужасный рэп, который любил слушать, и наконец, остановился неподалеку от Международного Аэропорта Майами.

Вот мой любимый цвет, сказал он, указывая на огни, очерчивающие взлетно-посадочную полосу.

Значит, синий, сказала я. И что?

Это не просто синий, а аэропортно-синий, ответил он. И никогда не забывай это.

Я повернулась к взлетно-посадочной полосе, чтобы внимательнее изучить огни. Цвет был жутким, похожим на пламя, когда то разгорается до самого горячего состояния и синеет. И где мне прикажите искать рубашку такого цвета?

Я взглянула на него сейчас, прекрасно помня то, что так усердно пытался вспомнить он. Какого это, забыть свой любимый цвет? Или девушку, разбившую тебе сердце?

Аэропортно-синий преследовал меня. Он стал брендом, торговой маркой наших разбитых отношений и моей неспособности двигаться дальше. Гребаный аэропортно-синий.

Твой любимый цвет - синий, говорю я, а мой - красный. Теперь мы лучшие друзья, так что рассказывай мне, что случилось.

Синий, повторяет он, улыбаясь. Это была автомобильная авария. Я с коллегой был в командировке в Скрантоне. Шел сильный снег, а нам надо было добраться на встречу. Машину вынесло с дороги прямо на дерево. Я получил серьезные травмы головы.... он пробубнил это так, словно это была очередная скучная история. Полагаю, он рассказывал её уже сотни раз.

Мне не нужно спрашивать, кем он работает. Калеб - инвестиционный банкир. Он работает в компании своего отчима, и да - он богат.

А твой коллега?

Он не выжил, его плечи резко упали. Я закусила губу. Признаюсь, я не очень хороша, когда нужно, как предполагается, что-нибудь сказать для поддержки. Когда моя мама умерла, люди говорили такие глупости, которые меня злили. Мягкие, пушистые слова, совсем не имеющие веса: «мне жаль» - когда всем понятно, что это не их вина, или «есть ли что-то, что я могу сделать» - когда нам обоим понятно, что ничего уже сделать нельзя. Я меняю тему, чтобы не говорить пустые слова. Ты помнишь аварию?

Я помню, как очнулся после того, как все это случилось, но ничего до.

Даже свое имя?

Он покачал головой.

Хорошие новости в том, что доктора говорят - я вспомню. Это лишь вопрос времени и терпения.

Хорошая новость для меня заключается в том, что он меня не помнит. Мы не разговаривали бы сейчас, если б он все помнил.

Я нашел обручальное кольцо в своем ящике с носками. Его признание было настолько неожиданным, что я подавилась своим кофе.

Прости, он похлопывает меня по спине, пока я пытаюсь прокашляться. Глаза слезятся. Мне, правда, нужно было рассказать кому-нибудь об этом. Я собирался сделать ей предложение, а теперь я даже не знаю, кто она.

Вау...вау! Я чувствую себя так, словно кто-то включил меня в розетку и бросил в ванную. Знаю, что он продолжал жить своей жизнью, ведь я шпионила за ним, чтобы знать, что с ним происходит, но брак?! Это объявление заставило меня думать только об этом.

Что твои родители думают о случившемся? спрашиваю я, направляя разговор в более мирное русло. Мысль о Лии в белом платье пробудила во мне желание засмеяться. Ей бы лучше пошло распутное нижнее белье и шест стриптизерши.

Моя мать смотрит на меня так, словно я предал её, а мой отец продолжает похлопывать меня по спине, говоря: «Ты скоро все вспомнишь, дружище, и все будет прекрасно, Калеб». Подражает он своему отцу, и я улыбаюсь. Знаю, что это звучит эгоистично, но просто хочу, чтобы меня оставили в покое, и я мог сам со всем разобраться, понимаешь?

Не понимаю, но киваю в ответ.

Я продолжаю задаваться вопросом, почему не могу вспомнить. Если моя жизнь была столь прекрасной, как все твердят мне, почему ничего в ней не кажется мне знакомым?

Я не знаю, что сказать. Калеб, которого я знала, всегда все держал под контролем. Я всегда думала, что он был привязан к роскоши, был чувствителен к моде и слишком крут, чтобы беспокоиться о чем-либо. Этот же Калеб опустошен, сломлен и изливает душу, как он думает, совершенно незнакомому человеку. Я хочу поцеловать его и разгладить морщинки смущения на лбу. Вместо этого, я сижу замороженная в своем кресле, борясь с тем, чтобы рассказать ему все, что разлучило нас в первый раз.