Вардан Айгекци - Басни средневековой Армении [без иллюстраций]

Лев, взяв на службу лису, велел «Как увидишь, что налились глаза мои кровью, скажи — это знак, что я уже готов к охоте». Лев охотился, и оба они ели. Зазналась лиса, ушла от льва, сама взяла на службу волка и говорит: «Нальются ли мои глаза кровью иль нет, если спрошу, говори: „Да, много крови в твоих глазах"». И сказала лиса: «Посмотри, налились ли глаза кровью» — как научилась у льва — а волк говорит: «Много крови в твоих глазах, очень густой».

Засела лиса на тропке, набежали олени, кинулась навстречу, как научилась у льва. Ударили ее олени ногами, разбили лоб, упала она без памяти. А волк говорит: «Вставай, теперь и вправду сгустилась кровь в твоих глазах».

Обезьяна имеет привычку, видя, что делает человек, делать то же самое. Увидела обезьяна, как рыбак закинул сети, чтобы ловить рыбу, а сам ушел обедать. Спустилась тут она с дерева, взяла сеть, хотела подобно рыбаку закинуть ее, но запуталась в ней и говорит: «Поделом мне, ибо я взялась за то, в чем несведуща».

Некто пошел к игумену и говорит: «Я ударил духовное лицо». А тот говорит: «Ударил палкой или мечом?». — «Мечом». Спросил: «Ударил плашмя или лезвием?». — «Лезвием». Спросил: «Ранил или убил?». — «Убил!». Тот сказал: «Негодяй, после убийства ты говоришь об ударе? Насколько же тяжелее убийство, чем побои!».

У вдовы была корова, а у ее пасынка был осел. Пасынок воровал корм у коровы и давал ослу. И стала вдова молить бога, чтобы осел околел, но издохла корова. Вдова плакала и сказала: «Горе мне, молитва моя повернулась наоборот! Боже, как же ты не сумел отличить осла от коровы?».

Волки, отправив к овцам послов, говорят: «Причина непрестанных войн и упорной распри между вами и нами — собаки, ибо раздражают они нас и возбуждают против воли нашей вражду; но если они будут изъяты, то наступит мир между вами и нами и зла от нас больше не будет!». Согласились овцы, ибо они неразумны, и отвергли песью стражу, а волки, найдя их без собак, набросились и всех истребили.

Было у вдовы десять коз, и ее сын всегда водил этих коз пастись. Мать всякий день подливала в молоко одну кружку воды, а затем ссужала его взаймы. Говорит сын: «Зачем ты грешишь, подливая воду в молоко?». — «Сынок, мало у нас молока, потому я и делаю так, чтобы побольше было, чтобы нам припасти на зиму молочное». Однажды, пока мальчик пас коз, нашла туча, полил дождь, образовался поток и, унеся коз, потопил их в реке. Мальчик засветло вернулся один со своей палкой. Мать говорит: «Где же козы, почему ты вернулся домой так рано?». — «Мама, те кружки воды, что подливала ты в молоко, стеклись вместе, обратились в поток, а поток, настигнув наших коз, унес их в реку».

Человек молился богу, чтобы послал он ему сто драмов, и говорил: «Если дашь мне сто драмов, то, вот, я дам тебе десять на лампадное масло». И по воле бога однажды он нашел девяносто драмов и говорит: «Боже, творец мой, это очень умно с твоей стороны, что ты вперед удержал свои десять драмов на масло, а потом уж дал мне сто драмов без десяти».

Телки резвились и упрекали волов: «Вы никак не можете избавиться от преследований и от трудов». И вот приехал царь, и собрали телок и стали их резать на обед царю и войску его. И говорят волы: «Вот, дети, ради этого дня вы пребывали в безделии и жирели».

Осел упал в реку, стал тонуть. и от страху напачкал в воду. Всплыл на поверхность воды его помет и, плывя, опередил осла, И воскликнул осел: «Ах, ты дрянь, озорник, да ты ведь вышел из моего нутра, скажи же, пожалуйста, где ты научился плавать?».

Няня уговаривала ребенка, когда он плакал: «Если не замолчишь, возьму я и кину тебя волку!». А волк это услыхал и, надеясь на исполнение угрозы, ждал до вечера, чтобы младенца взять. Настал вечер, ребенок заснул, а волк, уйдя, вернулся к себе впустую с охоты.

Волчица его спросила, а он в объяснение сказал: «Я обманулся, поверив женщине!».

Крот по природе своей постоянно роет землю и нигде долго не пребывает; говорят, что он скверно пахнет, сам от своего запаха переходит с места на место, думая, что запах — от места, и то тут, то там роет ходы. А запах-то— от него самого.