Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Дак перестоит же, Николай Кузьмич! Готово давно…

– Давай…

Ульяна приносит супницу, собирает тарелки из-под закуски, принимается разливать суп. Пьер разглядывает большую картину на стене:

– Неужели… Айвазовский?

– Он самый… А вот это Шишкин.

– Подлинник?

– Я копий не держу… – усмехается Чухновский. – Молодец, Петя! Знаете русскую живопись?

Он чокается с Пьером. Дочь Люба и ребенок встают из-за стола.

– Нам пора на боковую…

Ребенок бежит к Чухновскому, тот поднимает его и целует:

– Спи спокойно, барбос…

– Спокойной ночи, деда.

Пьер пробует суп:

– Изумительно…

– Э, брат… Это старинный рецепт, Елена Молоховец – классика русской кухни. Тут одного мяса четыре вида…

– Четыре?

– Говядина на кости, копченый язык, сосиски и телячья почечка…

– Я вам очень благодарен, Николай Кузьмич. Без вашей помощи я бы не знал, куда обратиться. У вас другая система. Мне советовали писать письмо в Верховный Суд или в Верховный Совет…

– Тут ни суд, ни Верховный Совет помочь не могут. Только госбезопасность.

– Значит, госбезопасность – по-прежнему главная? Как при Сталине?

Чухновский хмурится:

– Я этого не говорил. И не надо ловить меня на слове…

– Простите… Мне просто интересно.

– Чего ты раздражаешься? – говорит Зинаида Пална с натянутой улыбкой. – Он же все-таки француз… Лучше объясни.

Чухновский, не глядя на нее, набивает трубку, разжигает.

– Только учтите – я с вами сейчас говорю не как с заезжим иностранцем, а как с коммунистом… Про Двадцатый съезд партии вы, вероятно, слыхали. И закрытый доклад Хрущева наверняка прочли. Я знаю, у вас его буржуазные газеты печатали, а коммунисты французские от него открещивались, как могли… Так вот, Петя, сегодня это другая страна, не та, что была при Сталине. И органы госбезопасности во многом другие. И люди там поменялись, и установки другие…

В коридоре звонит телефон. Зинаида Пална выходит.

– …Может быть, главное, что удалось Никите Сергеичу, – вернуть контроль партии над органами…

В дверь заглядывает взволнованная Зинаида Пална:

– Беляев!!!

– Извините!

Чухновский поспешно откладывает салфетку и выходит.

Пьер остается один за столом. Из других дверей бесшумно появляется Люба и садится за стол. Некоторое время они молчат, доносится громкий голос Чухновского. Возвращается Зинаида Пална, садится, прислушиваясь к разговору в коридоре.

– Все-таки откуда у вас такой хороший русский? – спрашивает Люба.

Пьер улыбается:

– Мама баюкала меня по-русски… А вы учитесь или работаете?

– Сейчас я временно не работаю. А вообще я закончила восточное отделение истфака…

– Арабский?

– Хинди.

Чухновский говорит по телефону в коридоре.

– …Я все высказал на последнем секретариате… Нет, я не мнительный, Пал Иваныч! Депутат, лауреат – оказывается, это все не имеет значения… А вы посчитайте! Статья в “Литературке”, абсолютно хамская и бездоказательная. Из делегации в Италию меня в последний момент убрали, и буквально через два дня я узнаю, что “Советский писатель” вынул книгу из плана под надуманным предлогом! Это все как? Случайности? Совпадения? Пожалуйста, я готов к серьезному разговору…

– А чем занимается ваша мама? – спрашивает Пьера Зинаида Пална.

– Это… очень интересно. У мамы… забыл, как по-русски… Она чувствует запахи, аромат…

– Обоняние…

– Да, да, обоняние… У нее такой талант от природы, особенная чувствительность к аромату. Перед войной она работала для Коко Шанель. Вы знаете Дом Шанель?

– Духи? – усмехается Люба. – Конечно…

– Да, парфюм… Она очень хорошо зарабатывала у Шанель. Когда арестовали отца, мама четыре месяца была в гестапо. Ей сломали ключицу, она неправильно срослась. И ее талант пропал, она перестала чувствовать аромат…

Входит Чухновский, садится за стол, разливает водку.

– Ну чего ты так заводишься? – вздыхает Зинаида Пална. – Чего ты нервничаешь?

Чухновский мрачен.

– Оказывается, я мнительный… А то я не знаю, кто под меня копает!

Он чокается с Пьером.

– Сколько же вам было лет, когда маму забрали в гестапо? – спрашивает Зинаида Пална.

– Одиннадцать.

– И вы остались без мамы, без папы? Как же вы справились?

– Пас коров в Оверни, в деревне у родственников отца…

– А мама?

– После войны мама работала два года в Нью-Йорке, в аппарате Объединенных Наций как переводчик. А сейчас работает у “Галлимар”, это большой издательский дом… Она, как это? Agent comptable … Кто деньги считает…