Эван Ознос - Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае

Однако часть жизни своего отца Майкл все же не понимал. Десятилетиями списки тех, кто пострадал на китайских шахтах, стройках и фабриках – побочные потери роста, – были засекречены. Правительство публиковало общую статистику, но подробности, кто умер и как, оставались государственной тайной. “Они просто говорили “Шахта №1 или “Шахта № 2’, и все”, – сказал Майкл. То обстоятельство, что погибшие коллеги отца остались неназванными, поражало юношу. Майкл столько мечтал о признании – о публикации своих работ, об обожании толпы, об известности! – так что сама мысль о безымянности вызывала у него отторжение. Он отвергал анонимность. Это напомнило мне о поисках Ай Вэйвэем имен погибших во время землетрясения детей. Майкл ничуть не интересовался политикой, но имя для него означало достоинство, и в этом не было ничего политического.

На следующее утро Майкл сел в поезд. Дорога до Цинъ-юаня занимала тринадцать часов. Он надеялся в один прекрасный день попасть на высокоскоростной поезд, уходивший с вокзала, похожего на летающую тарелку. Этот день еще не пришел. Майкл нес тяжкое бремя прошлого и будущего. Он метался между старым миром, ожидающим подчинения, и потребностью все делать самому. Как всегда, он написал об этом абзац для заучивания, и тот звучал как мантра. Но – обращенная к себе: “Я приму то, с чем родился, и сделаю все, чтобы это изменить”.

Эпилог

В последние месяцы моей пекинской жизни компартия сумела ненадолго вернуть двадцатимиллионный город в прошлое. В ноябре 2012 года планировался XVIII съезд КПК, событие десятилетия, и власти взялись за приведение столицы “в порядок”. Кульминацией должно было стать обновление состава Политбюро. Отдел приказал создать “атмосферу… которая будет способствовать триумфальному съезду… и породит массовый подъем в интернете”. Цензоры с удвоенной энергией пресекали рассуждения в Сети о коррупции и партийных интригах, наказывали за неуместные шутки. (Когда Чжай Сяобин, сотрудник пекинского инвестиционного фонда, в блоге сравнил грядущий съезд с фильмом-катастрофой, его арестовали на три недели.)

Таксистам велели снять ручки подъема стекол с машин, чтобы пассажиры не могли распространять “воздушные шары с лозунгами и шарики от пинг-понга с реакционными сообщениями”. Окна автобусов заклеили. Городские власти убрали с прудов лодки, а с прилавков магазинов – радиоуправляемые самолеты и распорядились держать домашних голубей в клетках (возможно – хотя прямо об этом не говорилось, – чтобы не искушать бомбистов). У Дома народных собраний дежурили пожарные: тибетцы в знак протеста часто устраивали на площади самосожжение. На съезде единственными тибетцами были члены официальной делегации. Они привезли новость о том, что Лхаса четырежды за последние пять лет стала “самым счастливым городом Китая”.

Ху Цзиньтао произнес речь, озаглавленную: “Спокойный марш к социализму с китайской спецификой, желание закончить строительство умеренно процветающего во всех отношениях общества”. Суть была такой: “Мы никогда не станем копировать западную политическую систему”. Государственная новостная служба сообщила о делегатке, так тронутой речью, что она “пятикратно заплакала”. А руки другой “онемели” от аплодисментов.

Новый Постоянный комитет Политбюро состоял из семи человек: пятеро будут работать пять лет, председатель КНР и премьер Госсовета – десять. Событие называлось “Встреча с прессой”, хотя журналисты не могли ни о чем спрашивать. Первым на сцену вышел Си Цзиньпин, который стал главой государства. Его отец был близким соратником Мао. Си представлял разительный контраст со своим предшественником Ху Цзиньтао. Румяный, с медвежьей фигурой, глубоким дикторским голосом и любовью к просторным западным костюмам Си напоминал скорее Джеки Глисона, чем Чжоу Эньлая.

Наш народ любит жизнь. Он надеется на лучшее образование, стабильную работу, достойные заработки, надежные социальные гарантии, высокий уровень здравоохранения, комфорт, хорошую окружающую среду; люди надеются, что их дети… будут работать лучше и жить лучше. Лучшая жизнь нашего народа – вот на что направлены наши усилия.

Речь Си была свежей, почти свободной от партийных мантр. И все же партия не желала, чтобы будущее уж очень отличалось от прошлого: четверо из семерых, возглавивших страну, происходили из старых номенклатурных семей. Партия пыталась опровергать обвинения в кумовстве, но теперь она превыше всего ставила политическую надежность, и среди нового поколения лидеров оказалось больше “красных принцев”, чем за всю историю КНР. Партия обещала подбирать высших чиновников “открытым, демократическим, соревновательным путем, основываясь на достоинствах”, но аналитики могли предсказать смену кадров, наблюдая за отношениями между семьями, партийными старейшинами и влиятельными группами. Настроенные на реформы кандидаты наверх не попали. Победили убежденные консерваторы. Лю Юнынань был опытным пропагандистом. Чжан Дэцзян получил экономическую подготовку в КНДР. Их вера в прошлое проявлялась даже в одежде: все вышли на сцену в темных костюмах и красных галстуках. У всех без исключения волосы были выкрашены в одинаковый черный цвет.