Джон Куиггин - Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас

Хотя эта интерпретация согласовывалась с данными не хуже, чем стандартное объяснение, она не получила широкого признания. Трудно согласиться со статистической проверкой, утверждающей, что в 1950-х и 1960-х годах экономика была более волатильна, чем в 1990-х годах, поскольку послевоенный подъем в действительности запомнился как период сильного роста и низкой безработицы. Если наши измерения волатильности противоречат опыту, то самый очевидный вывод – мы измеряем что-то не то.

Если данные о поквартальной волатильности допускают столь сомнительную интерпретацию, возникают оправданные сомнения, могут ли они служить подтверждением для описания «великого смягчения». Поэтому стоит более пристально взглянуть на определения статистических показателей и их интерпретацию.

Во-первых, если сосредоточиться на волатильности роста выпуска, возникает сложность с тем, что игнорируется влияние средних темпов роста. Возьмем, например, данные по темпам роста в США. В 1960-х годах их стандартное отклонение равнялось 2 процентным пунктам, а в 1990-х годах – 1,5 процентным пунктам. Казалось бы, привычная история о снижении волатильности роста выпуска подтверждается.

Однако средние темпы роста выпуска в 1960-х годах составляли 4,3 %, тогда как в 1990-х годах – всего 3 %. Соответственно, если поделить стандартное отклонение на средние темпы роста, то выяснится, что в 1960-х годах волатильность была ниже. В частности выяснится, что соответствующая вероятность отрицательных темпов роста была ниже.

Вторая проблема вызвана чувствительностью поквартальных показателей волатильности к сравнительно краткосрочным колебаниям. [15]То же самое касается и оценок NBER, основанных на определении рецессии как спада в течение нескольких кварталов. У этих показателей есть свои преимущества, но они упускают из виду некоторые крайне важные черты цикла.

Хотя в период послевоенного бума рецессии были довольно частыми, они не были глубокими. Послевоенные рецессии, как правило, сменялись быстрыми и уверенными восстановлениями, ведь в противном случае и не могли бы сложиться столь высокие средние темпы экономического роста.

После рецессий 1990–1991 и 2001 годов ситуация развивалась по иному сценарию, настолько новому, что для ее описания был введен особый термин – «восстановление без роста занятости». С начала восстановления выпуска прошло уже много времени, тем не менее занятость продолжала падать, а безработица – расти. В обоих случаях выпуск восстанавливался достаточно, чтобы это можно было признать восстановлением на основе популярного критерия «отрицательных темпов роста», а также и несколько более широкого критерия NBER. Но для среднестатистического человека эти подъемы на первых порах мало отличались от рецессий.

Президент Джордж Буш-старший оказался в числе первых жертв этого нового вида деловых циклов. К моменту президентских выборов 1992 года американская экономика уже в течение 18 месяцев официально пребывала в состоянии экспансии. Билл Клинтон, чья агитационная кампания проходила под лозунгом «Все дело в экономике, дурачина!», смог успешно сыграть на контрасте статистики со все более удручающей экономической действительностью. То же самое повторилось и после рецессии 2000 года.

Феномен «восстановления без роста занятости» не ограничивался только США. В Австралии, например, в 1989 году в экономике началась рецессия, а в 1990 году, согласно стандартным меркам, началось расширение. Однако безработица достигла пика в 11 % в 1994 году и смогла снизиться до уровня 1989 года лишь в 2000 году, то есть через 10 лет после начала самой продолжительной в истории экспансии. Поражение кабинета Китинга на выборах в 1996 году часто объясняли воздействием продолжавшейся рецессии.

Стандартные оценки поквартальной волатильности в общем не отвечали опыту наемных работников, зато они прекрасно соответствовали опыту участников финансового рынка. Последние во время рецессий терпели падение прибыльности и резкие сокращения занятости, однако все эти потери сторицей окупались с восстановлением экономики. Даже слабого восстановления после рецессии 2000 года оказалось достаточно, чтобы доходы финансового сектора поднялись в стратосферу, достигнув беспримерных в истории уровней. Для этой категории населения «великое смягчение» было сущей реальностью.

При рассмотрении «великого смягчения» бросается в глаза один парадокс. Хотя агрегированные показатели экономики были как никогда стабильны, в жизни отдельных индивидов и домохозяйств возникали дополнительные риски и колебания, росла неустойчивость. Все новые и новые угрозы, казалось, поджидают на каждом шагу. Прежде всего существенно возросло неравенство доходов, что отчасти было связано с повышением мобильности индивидов при переходе из одной группы в другую, а отчасти – с увеличением колебаний их доходов в течение жизни. Но и на коротких отрезках времени предсказуемость дохода упала.