Владимир Селиверстов - Поколения ВШЭ. Учителя об учителях

Нас не «водили за ручку» и не рассказывали о том, что же нужно делать теперь (как часто приходится поступать с нынешними аспирантами). Мы обладали в этом плане определенной свободой, но, правда, должны были вписываться в общий контрольный механизм работы кафедры.

Сейчас, работая с нашими аспирантами, я, естественно, соотношу это с прошлым опытом. И здесь я могу отметить как некоторые наши преимущества, так и недостатки. Например, очевидным отличием является возросшая доступность информации, которая для советской эпохи была бы чем-то фантастическим. Например, то время, когда я учился, было эпохой ЭВМ, перфокарт, перфолент. Это был с технологической точки зрения совершенно другой мир.

Если говорить о недостатках, то мне все-таки кажется, что нам сейчас иногда не хватает организованности, ответственности. Наши нынешние аспиранты – свободные художники, ждущие вдохновения, они не умеют укладываться в конкретные сроки и не очень аккуратно работают над текстами. Кроме этого, они не имеют достаточного опыта научных дискуссий, а ведь это очень важный аспект, потому что всякое выступление аспиранта на кафедре – сложный барьер, который надо преодолеть. Когда ему говорят о проблемах и недостатках работы, он должен уметь защищаться, уметь отстаивать свою позицию, уметь вести научную дискуссию.

Сегодня основной вопрос заключается в том, как добиться большей организационной эффективности при очевидно большем уровне свободы, очевидно меньшей дистанции между руководителями и подчиненными и более плоских социальных структурах, чем это было прежде.

Когда я познакомился со своим будущим учителем Юрием Николаевичем Давыдовым (1929–2007), я учился на философском факультете МГУ. В конце 70-х годов на факультете (и в особенности по моей специальности) программы были очень догматическими, а преподавание – низкокачественным. Страшно вспомнить, что тогда называлось там социологией и в какие учебные планы она была включена. У меня было ощущение, что я погибаю, что я совершил самую страшную ошибку в своей жизни, когда туда пришел. В то время мои старшие друзья начали сами и приохотили меня читать журнал «Вопросы литературы», в котором публиковались многие известные философы. Оказалось, что помимо официоза есть иная иерархия авторитетов, что читать надо Аверинцева, Гайденко, Давыдова. Летом 1978 года я запоем читал книгу Давыдова «Искусство и элита», открывшую мне целый мир западной мысли – от немецких романтиков до Адорно, к тому же написанную необыкновенно хорошо. Как студент, не так давно приехавший из провинции, я представлял себе автора каким-то небожителем, существом из другого мира, не имеющим ничего общего с унылыми и бессмысленными людьми, заполонившими факультет.

Каково же мне было узнать, что «небо не слишком высоко»: Давыдов работает в Институте социологических исследований АН СССР, да и живет неподалеку от нашего дома. В ИСИ тогда работал мой отец; страшно стесняясь и волнуясь, я совершил, пожалуй, самый важный поступок в своей жизни: попросил отца познакомить меня с Давыдовым.

Я до сих пор не могу понять, почему он согласился иметь дело со мной всерьез – на первом этапе, конечно, он просто оказывал любезность коллеге по работе. Я же был совершенно зашоренным типом: ничего не знал и имел абсолютно несообразное представление о тех научных результатах, которых достиг к тому времени. Я хотел быть позитивным ученым, «социологом на предприятии», и на основе исследований открыть какой-нибудь социальный закон. Смущала меня лишь интеллектуальная низкопробность литературы, которую приходилось при этом читать. Я сказал Давыдову, что хочу почитать немецких авторов (у меня был хороший немецкий), «поставить себе мышление», а затем вернуться обратно и продолжить заниматься той же проблематикой, которой я занимался раньше.

Он на это ответил: «Знаете, есть в Германии такой социолог – Луман [2] Никлас Луман (1927–1998) – немецкий ученый, один из выдающихся социологов XX столетия. Он является автором нескольких десятков книг и 250 статей по теории социального познания и системной теории общества, которые переведены на многие языки мира. . У нас им никто не занимается. Вот идите его и почитайте». Выходило так, что он с невинным видом, образно говоря, вывез меня на середину океана, не предупредив о том, что это – океан, и бросил там со словами: «Когда приплывешь, тогда и поговорим».