Сергей Деменок: Неофеодализм. Ренессанс символизма

В процессе перманентных революций капитализм трансформировал ремесленное производство вещей в оборот трудовых операций. Эта трансформация ускорила оборот капитала и оборот денежных знаков. Постепенно денежный знак утратил свою привязанность к вещественному началу – золотому эталону, и затем к своему движущему началу – производству. Денежный знак оторвался от любой материальной или операциональной опоры. Теперь он провоцирует игру с плавающими курсами валют, инфляцию и спекуляцию. Он все чаще остается целиком на символической стороне и жалит физическую реальность по наводке биржевых операторов.

Измена денежного знака материальному и операциональному символизирует завершение индустриального капитализма. То состояние, которое за неимением ясности назвали «постиндустриальным капитализмом», приобретает четкие очертания. Эту новую формацию можно назвать «символическим капитализмом» на том основании, что наиболее вознаграждаемым становится символический обмен. Он реализуется в символической стратосфере. Не в отрыве от физической реальности, но в стороне от нее.

В символической стратосфере нет трения, нет инерции. Здесь все происходит на сверхвысоких скоростях online. Акт наблюдения и акт рефлексии сливаются в одно действие, производя химеру наподобие волны-частицы – некий «акто-факт». При таком положении дел теряет смысл старая триада: наблюдать, осмысливать, вмешиваться. Приходится игнорировать осмысление: наблюдать и тут же вмешиваться. Финансовые рынки, быть может, одними из первых вышли на этот режим. Сверхскоростная реактивная рефлексия на финансовых рынках приводит к тому, что не столько события, сколько текущие ожидания влияют на будущие события. Изменение текущих ожиданий изменяет результат.

Правдоподобные галлюцинации изменяют текущие ожидания и, следовательно, влияют на результат. Этот эффект стимулирует желание конструировать галлюцинации, подозрительно похожие на реальность. Средства массовой информации все реже фиксируют события, все чаще их режиссируют. Информационные агентства не только передают, но еще и фабрикуют новости. Политики не столько отражают «чаяния масс», сколько навязывают массам свои «автономные» взгляды. Реклама не столько информирует, сколько провоцирует. Она всё реже указывают на продукт и его свойства, всё чаще отсылает к символическому – к торговой марке.

Знаковое потребление захватывает. Удовлетворение материальных потребностей отступает на второй план. На рыночных площадях и в торговых молах идет массовая охота за символическими вещами. С их помощью мы означаем самих себя. Так мы самовыражаемся. Мы, словно оборотни, превращаем себя в персонифицированные символы.

И тут же фиксируем их в социальных сетях. Ведь символ есть элемент связной сетевой структуры.

Мы признаем символические структуры частью реальности. Частью реальности мы признаем символический обмен. Символический обмен – это обмен полезной информацией с эмоциональным фоном. Эмоциональный фон служит для захвата и поддержания внимания. Подобная смесь рационального и эмоционального нам хорошо знакома. Это любовный соблазн. К его естественной искусности стремятся политики и промоутеры, чтобы навязывать другим свой выбор. Они еще не нашли «эликсир соблазна», но уже почуяли кровь от смеси сексуального, социального и сенсуального. Реклама учится дозировать это снадобье в эффективных дозах.

Часто передозировка приводит к обратному эффекту – к отторжению и раздражению. Но дайте время, и массовая культура оседлает эмоциональную составляющую символического обмена.

Уже сегодня близость к символическому сулит высокие дивиденды. Когда-то самым вознаграждаемым занятием была охота, потом – земледелие, за ним – индустриальное производство. Но это все в прошлом. Сегодня самое вознаграждаемое занятие – участие в символическом обороте, будь то спекуляция на обновлении гаджетов, манипуляция массовой информацией или игра на бирже.

Капитализм новейшего времени, вступая в свою символическую стадию, погружает в символическую атмосферу все общественное устройство. Символический капитализм, как общественная формация, возвращает к истокам феодальной цивилизации. Феодальная цивилизация отличается от других цивилизаций по образу мышления и по способу восприятия таких важнейших аспектов бытия, как пространство, время, событие.

Мир средневекового человека был невелик, понятен и удобно обозреваем. Этот небольшой по размерам и целиком обозреваемый мир был необыкновенно насыщенным. Всё в этом мире было упорядочено, распределено по местам; всем и всему было указано собственное дело и собственная честь. Нигде не было пустых мест, но не было также и ничего ненужного и лишнего; каждый голос вливался в общую гармонию, и всякая тварь, вплоть до чёрта и до злого язычника Магомета, выполняла предначертанную ей в программе Провидения роль, отбывала положенную ей повинность. В этом мире небо было изучено так же хорошо, как и земля, и нигде нельзя было заблудиться. Сбившийся с дороги путник попадал в преисподнюю или в рай и находил здесь родные места, встречал знакомые лица. Приятно и легко было оглядывать этот мир и воспроизводить его в целокупности – весь без остатка, – во всех его проявлениях, со всеми его «царствами», сокровищами и диковинами. Радостно отражать его в «картах мира» и в энциклопедиях, высекать его в тысячах мелких фигурок, что жмутся к стенам соборов, выписывать его золотом и яркими, чистыми красками на фресках… И невозможно отказать себе в наслаждении лицезреть неисчислимые отражения «трансцендентных форм Бытия». Каждый средневековый автор с восхищением возвращается к теме полифонии и слаженности вселенной. Вот, к примеру, Гильом Овернский пишет: