Петр Яковлев - Перед вызовами времени. Циклы модернизации и кризисы в Аргентине

В начале июня 2001 г. Д. Маркс добился согласия иностранных кредиторов обменять аргентинские бонды стоимостью 29,5 млрд. дол. (с близкими сроками погашения) на новые облигации со сроками погашения в 2008, 2018 и 2031 гг. Таким образом, осуществилась конвертация краткосрочных долгов в среднесрочные и долгосрочные (так называемая операция «мегаобмен»). А буквально через пару недель происходит то, чего одни очень ждали, а другие страшно боялись. Буэнос-Айрес объявил о частичной валютной реформе: теперь аргентинский песо становился привязанным не только к доллару США, но и к евро, т. е. к более дешевой на тот момент мировой валюте. Д. Кавалло торжественно назвал эту систему «расширенной конвертируемостью».На деле для всех внутренних операций сохранялось прежнее соотношение песо – доллар, а новый курс применялся только в расчетах с экспортерами, да и то не со всеми. В частности, из этой схемы были исключены нефтяные компании.

Если называть вещи своими именами, то можно констатировать: аргентинское правительство фактически провело частичную и довольно робкую девальвации* песо с целью поддержать своих экспортеров, фактически пошло на введение системы параллельных валютных курсов и нерыночного механизма конвертации валюты для определенной части производителей.

Такого рода полумеры не изменили кардинальным образом положения основной массы экспортеров: слишком невелика была разница в курсах доллара и евро, слишком решительно Бразилия девальвировала собственную валюту. Но действия Д. Кавалло вызвали критику в международных финансовых кругах (за нерыночные меры), и в зарубежной прессе появились комментарии о неизбежном близком дефолте – отказе Аргентины платить по долгам. Одновременно чрезвычайно оживились финансовые спекулянты, долгое время сидевшие почти «без работы» из-за политики «конвертируемости». Теперь они почувствовали возможность реванша и стали всячески подогревать страсти и сеять панику. Результат не замедлил сказаться. Аргентинцы начали в массовом порядке изымать деньги из банков [44] , иностранные инвесторы «заморозили» проекты новых вложений и в целом ряде случаев перевели активы в другие страны, в частности в Бразилию, и самое неприятное – сокращались резервы Центрального банка: с 26,5 млрд дол. в июле 2000 г. до 19,3 млрд годом позже304.

В этой критической (по существу, преддефолтной) ситуации Д. Кавалло сделал новый поворот на 180° и 11 июля 2001 г. заявил о фактическом возвращении к ортодоксальным принципам хозяйственной деятельности и прекращении заигрываний с политиками и профсоюзами. «Вновь, – писал М. Грондона, – как во времена Мачинеа и еще больше Лопеса Мерфи, правительство объявило войну государственным расходам, заявив о намерении сократить до нуля бюджетный дефицит, и бросилось срочно, почти отчаянно искать ускользающее благословение рыночных сил»305. Принятый в августе месяце закон «О нулевом дефиците» стал одной из последних попыток Д. Кавалло вернуть в нормальное русло выходившую из-под контроля финансовую ситуацию.

Однако спасти положение уже могло только чудо. На полную мощь включились все внутренние и внешние деструктивные механизмы, и доверие к Аргентине со стороны местных и зарубежных деловых кругов таяло буквально на глазах. В конце июля 2001 г. международные агентства понизили кредитный рейтинг страны до значения Caal, что было даже ниже, чем у России накануне дефолта 17 августа 1998 г. В начале сентября резервы Центрального банка сократились до угрожающе низкой отметки в 14 млрд дол.306 Этих ресурсов не хватало на обслуживание накопленных долговых обязательств, не говоря уже о других расходах. Между тем государственный долг достиг нового рекордного уровня (см. табл. 7.11). При этом обращает на себя внимание не только громадный объем – свыше 141 млрд дол., но и структура суверенной задолженности Аргентины, сложившаяся в конце сентября 2001 г., т. е. уже после «мегаобмена». Здесь можно усмотреть настораживающие обстоятельства. Первое: 66 % долга приходилось на облигации, номинированные в иностранной валюте и «разбросанные» по всему миру. Таким образом, они находились вне аргентинской национальной валютно-финансовой юрисдикции, и виртуальная девальвация песо мало что давала в плане сокращения размеров долговых обязательств. Напротив, в этом случае произошло бы фактическое удорожание (для аргентинского государства) облигаций, номинированных в долларах, евро, иенах и т. д. Второе: более 10 % задолженности находилось в руках МВФ, что давало Фонду мощный рычаг воздействия на Буэнос-Айрес, позволяло вмешиваться в процесс выработки и принятия решений по основным экономическим вопросам.