Фредерик Бастиа - Что видно и чего не видно

Тут нет ничего химерического, нет никакой абстракции, от которой граждане требовали бы себе всего. Они надеются только на себя, на свою собственную энергию.

Если я позволил себе критически отнестись к первым словам нашей Конституции, то не из-за метафизической тонкости, как это можно подумать, а просто потому, что, по моему убеждению, это олицетворение Государства служило в прошлом и послужит в будущем обильным источником для всяких бедствий и революций.

И точно, общество с одной стороны, Государство – с другой стоят как два различных существа; последнее должно изливать на первое целый поток человеческих радостей, а первое имеет право в изобилии требовать их от последнего. Что должно произойти при этом?

Ведь Государство не об одной руке и не может быть таковым. У него две руки – одной брать, а другой раздавать или, иначе, одна тяжелая, а другая легкая рука. Деятельность второй по необходимости подчинена деятельности первой. Строго говоря, Государство может брать и не отдавать, что и случалось иногда. Это объясняется пористым и липким свойством обеих рук, в которых всегда удерживается какая-нибудь часть, а иногда и все сполна, до чего только они прикасаются. Но чего никогда не видели, чего никогда никто не увидит и чего даже предположить нельзя – чтобы Государство возвращало обществу более, чем сколько оно получило с него. Совершенно безрассудно с нашей стороны то, что мы становимся по отношению к нему в положение каких-то смиренных нищих. Для Государства, безусловно, невозможно предоставлять частные выгоды некоторым лицам без того, чтобы не нанести большого вреда целому обществу.

Очевидно, стало быть, что Государство оказывается вследствие наших обращаемых к нему требований в заколдованном кругу.

Если оно отказывается делать добро, которого от него требуют, то его обвиняют в слабости, нежелании, неспособности. Если оно хочет исполнить это требование, то принуждено давить народ двойными налогами, т. е. делать больше зла, чем добра, и навлечь на себя общее нерасположение с другого конца.

Таким образом, у общества две надежды, у правительства два обещания: много благ и никаких налогов. Так как надежды и обещания противоречат друг другу, то они никогда и не осуществляются.

Не в этом ли причина всех наших революций? Между Государством, раздающим неисполнимые обещания, и обществом, преисполненным неосуществимых надежд, становятся два класса людей: честолюбцы и утописты. Роль их вполне определяется их положением. Достаточно этим искателям популярности крикнуть народу: «Правительство обманывает тебя; если бы мы были на его месте, то осыпали бы тебя благодеяниями и освободили бы от налогов!» – и народ верит, надеется, делает революцию.

И лишь только друзья его заберут власть в свои руки, как их уже заваливают бесчисленными требованиями об уступках. «Дайте же мне работы, хлеба, пособия, денег, образования, колоний, – кричит народ, – и освободите меня, как вы обещали мне, из когтей казны».

Новое Государство смущается не менее прежнего, потому что в отношении невозможного очень легко давать обещания, но нелегко исполнять их. Оно старается выгадать время, которое нужно ему, чтобы вызрели его широкие проекты.

Сначала оно робко делает опыты: с одной стороны, слегка расширяет начальное обучение, с другой – слегка изменяет питейный акциз (1830). Но роковое противоречие всегда стоит перед ним лицом к лицу: коли оно хочет быть филантропом, то поневоле заботится о пополнении казны, а если отказывается от нее, то поневоле отказывается и от филантропии.

Эти два обещания всегда и неизбежно сталкиваются одно с другим. Прибегать к кредиту, т. е. пожирать будущее, составляет теперь единственное действенное средство помирить эти обещания, и вот стараются сделать немного добра в настоящем за счет большого зла в будущем. Но такой прием вызывает призрак банкротства, которое губит кредит. Что же остается делать? Новое Государство отважно берется за дело: собирает силы вокруг себя, душит общественное мнение, обращается к произволу, надсмехается над своими же прежними принципами, объявляет во всеуслышание, что управлять можно только при условии быть непопулярным, – короче говоря, оно объявляет себя всеуправляющим.

Здесь-то и ждут его другие искатели популярности: они эксплуатируют ту же иллюзию, идут тем же проторенным путем, достигают тех же успехов и вскоре затем поглощаются той же пропастью…