Паул Путниньш: Приглашение на порку

Бренцис ушел. В комнате царит гнетущая тишина. Лиина все еще прильнула к матери. Отец смотрит в сторону. Из соседней комнаты выходит Эдуард.

ЭДУАРД. Ты только посмотри, какие благороднейшие планы родил наш «добрый господин»… «Защита людей своей волости»… Воистину человечно! Розгочкой по попочке пред всей волостью, на виду всех и богатых и бедных! Да по собственной горячей просьбе! Хороший господин! Хороший план. Каждый самовольно идет со спущенными штанами… чтобы добрый господин каждому свое всемилостиво отмерил. (Через минуту.) Боюсь только, воскресение господин наш один одинешенек будет сидеть пред церковью в ожидании своего униженного народа.

КАРЛИС. Так не говори, сынок, так не говори. От покорности так легко не избавится. Как позор она въелась она в кости латышского крестьянина!

МАРГАРИТА. Разве показная покорность это не хитрость задавленного крестьянина?

Входит Эрнест — он только что приехал.

ЭРНЕСТ. Добрый вечер. (Через минутку Эдуарду.) Ты, брат, тут так вольно гуляешь, как на балу. Так знай, что в поместье опять драгуны. Все наживем себе неприятности…

ЭДУАРД(с насмешкой) Барон же людей своих взял под свою защиту!

ЭРНЕСТ. Так знаете уже?

КАРЛИС. Бренцис заходил.

ЭРНЕСТ(через минутку) . Уже тогда говорил я: добром всё это не кончится.

ЭДУАРД. Почему же? Помолимся, все хором, чтоб господин сжалился и так легенько прутиком по попоче…

ЭРНЕСТ(не сдержался) . Замолчи — не то вышвырну за дверь как котенка…

КАРЛИС. Эрнест!

ЭРНЕСТ(Эдуарду) . Ты только издеваешься. А кто нас в этот стыд и срам втолкнул? Вы — воздушных замков строители! Эта была ваша революция!

КАРЛИС. Наша революция, сын!

ЭРНЕСТ. Наша… Что же она нам дала? Обещала только. (Немного успокоился.) До конца надо было все продумать, перед тем как начать! Теперь захлебнулись горячими щами!

ЭДУАРД. Дала бы революция пользу — ты был бы самим первым в очереди!

ЭРНЕСТ. Я беру только то, что есть мое. А мое то, что вот этими руками наработано. Это ты отец можешь подтвердить — дом то все еще на твое имя записан.

КАРЛИС. Да будет, будет и на твое…

ЭРНЕСТ. Да не про то я, отец. Я работы не боюсь — не в своем ни в чужом доме. Работать, слава Богу, ты нас научил! Но жить тоже хочется! Жить! Без страха что ни за то ни про что тебе пулю в затылок могут пустить… иль на дыбы вздернуть… Жить! Вы понимаете! И сыновья мои малые жить хотят! И жена моя! Каждый живой жить хочет! (На Эдуарда.) Вы всю эту мерзость на волю выпустили! А сами в леса попрятались! А кто теперь страдает? Люд простой, кто нормальной жизни — жить да работать хочет!

ЭДУАРД(как бы спокойно) . Рабская соглашательская душонка! Так тебе и надо, что революция разворотила твою спокойную жизнь. Надеялись вытрясти рабский дух, пробудить жажду свободы! Не тут то было! Времени не хватило, чтобы пробиться сквозь ваши закостенелые за века рабской жизни лбы! (Распрямился.) Да, мерзость! Мерзость, как ты выразился, выпущена! Чтобы все её видели, хорошенько осмотрели и никогда больше не забыли! И ты тоже, мой миролюбивый брат! (Маргарите.) Почему ты не говоришь ни слова, мать! Ты, кто учила нас всегда быть честными, гордыми, свободолюбивыми!

МАРГАРИТА(все крепче прижимая к себе Лиину) . Я родила вас. И я хочу, чтобы вы были живы! Это главное! Не забудь это никогда, Эдуард! И лишь потом горды и свободны!

ЭРНЕСТ. Живы, живы!

ЭДУАРД. Живы, хоть и рабы? Ну, уж, извольте!

МАРГАРИТА. Раб может стать опять свободным, а мертвый живым никогда!

КАРЛИС. И все же — это стоит как день против ночи: гордо умереть или покорно жить… (Маргарите.) Я тебя, мать, гордую учил детям нашим… Сам тобою гордясь. Иной я тебя знать не могу, Такую я тебя ввел в этой дом, и такой ты однажды отойдешь от него…

МАРГАРИТА(прижимая к себе Лиину) . Мало, Карлис, одной гордыни. Было время, когда хватало этого сполна. Но есть и времена когда одной гордости ой как мало…

ЭРНЕСТ(подходит к матери, тихо) . Что делать то будем, мать?

ЭДУАРД. Что такое?

ЭРНЕСТ. Мать то единственная из нашего дома тогда осталась на том… трижды проклятом церковном митинге. Мы с Эммой поняли, что дело на этот раз серьезно. И ушли.