Федор Раззаков - Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино

Наконец, на Бакинской киностудии снимались: Любовь Орлова, А. Филиппова; на Тбилисской – Евгения Горкуша, на Ереванской – Нина Алисова.

Как видим, практически все известные и малоизвестные советские киноактрисы покинули свои города (Москву, Ленинград, Киев) и оказались в эвакуации, продолжая там сниматься в кино. Впрочем, снимались далеко не все – некоторые за все время пребывания в эвакуации ни в одном фильме так и не снялись. Да что там актрисы – даже среди актеров были такие. Например, Павел Кадочников. Он, кстати, много позже будет сетовать: «Об одном сожалею: не проявил твердой настойчивости, чтобы побывать на фронте. Хотя, видит Бог, всегда испытывал острую неудовлетворенность от своей полной непричастности к войне. Всегда казнил себя тем, что приходилось играть в театре, на съемочной площадке в то время, когда мои сверстники воевали. И к руководству много раз обращался: отправьте на фронт! Мне аргументированно отказывали. Но сейчас, с высоты прожитых лет, вижу – это не оправдание. Надо было настоять…».

Не знаю, как в театре (а Кадочников играл на сцене ленинградского ТЮЗа), но в кино актер в годы эвакуации почти не снимался. Во время войны свет увидели два фильма с его участием: «Оборона Царицына» (роль – красноармеец Коля Руднев) и «Иван Грозный» (1-я серия; роль – Владимир Андреевич Старицкий). Так вот, первый снимался на «Ленфильме» еще до войны и в самом ее начале (весной-летом 1941 года), а второй был начат в Алма-Ате в конце 1943-го, но затем продолжен в следующем году уже в Москве.

Впрочем, во время эвакуации не снимались многие актеры (Игорь Ильинский, Ростислав Плятт и др.), предпочитая съемкам игру в театре.

Но вернемся к осенним дням 1941 года.

В столице тогда остались актеры и актрисы нескольких театров, не эвакуированных из Москвы. Например, Большого театра, Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, Областного театра юного зрителя, Театра миниатюр. А также созданного тогда Драматического театра, призванного обслуживать население и воинские части и объединившего в своей труппе актеров театра им. Ленсовета, МХАТ, Малого театра, Театра Революции, Камерного и театра им. Ленинского комсомола. Однако Зоя Федорова не входила в труппы ни одного из этих театров и на их сценах не выступала. А ведь была одной из самых известных актрис советского кино довоенного времени. И с этим статусом она с осени 1941 года работала лишь во фронтовых бригадах. Почему же коллеги-киношники не взяли ее с собой? Может, причина была в ее гражданском супруге летчике Иване Клещеве, который не хотел отпускать от себя любимую? Но эта версия выглядит сомнительной. Во-первых, какой мужчина не хочет, чтобы его возлюбленная осталась жива и покинула опасное место до лучших времен? Во-вторых, осенью 41-го Клещев (как и другие советские летчики) практически не имел возможности часто бывать дома, выполняя боевые задания на фронте.

Есть еще одна версия того, почему Федорова осталась в Москве. Это могло быть своего рода наказание актрисе, наложенное кем-то из руководителей киноглавка. Но и в это не верится. Осенью 1941 года киноглавк тоже переместился из Москвы в эвакуацию, в Сибирь. Поэтому вряд ли кто-то мог бы отследить то, как Зоя Федорова села бы в последний автобус и вместе с остальными мосфильмовцами выехала в Алма-Ату. Но она в этот автобус так и не села, рискуя оказаться в оккупированном немцами городе. Вот и получается, что она не покинула столицу скорее всего потому, что должна была остаться в городе, занятом немцами. Как это, например, должен был сделать наш разведчик Николай Кузнецов, известный немцам как их обрусевший соотечественник инженер Рудольф Шмидт. И снова вспомним строчку из письма Зои Федоровой на имя Л. Берии: «…Я дала вам согласие остаться в Москве на случай, если немцы захватят ее, чтобы помогать вам вести с ними подпольную борьбу».

Судя по этой строчке, инициатива в данном предложении исходила от самого Берии. Причем прозвучало это предложение ближе к началу октября 41-го, когда ситуация под Москвой стала угрожающей. Но тогда напрашивается вопрос: в каком качестве Берия видел героиню нашего рассказа в оккупированной Москве? Ведь актрису и лауреата Сталинской премии (1941) Зою Федорову, снявшуюся почти в двух десятках фильмов, причем во многих из них – в главных ролях, в столице (впрочем, как и во всей стране) знала практически каждая собака. Также она была хорошо известна и немецким спецслужбам. Если бы она осталась в городе, занятом фашистами, у нее должно было быть железное алиби на тот случай, если бы к ней явились гестаповцы (вернее, сотрудники СД). Алиби, которое позволило бы ей не только не быть арестованной, но и которое позволило бы ей выполнять подпольную работу под носом у фашистов. Было ли у нее такое алиби? Видимо, было, если уж сам Берия решил оставить ее в городе. Ведь это решение принимал не он один, но и те контрразведчики, подбиравшие штат агентов, которым предстояло остаться в оккупированной Москве. И эти люди могли согласиться с кандидатурой Федоровой только в том случае, если они были уверены в ней, как в самих себе. Ведь это вовсе не шутка – работать в подполье. Не всякий мужчина способен на столь опасную деятельность, а здесь женщина, да еще актриса (а большинство из них особы достаточно легкомысленные). В случае провала такого неопытного агента могли попасть в руки костоломов СД и другие подпольщики, связанные с ней общими нитями агентурной работы. Короче, провести на мякине немецких контрразведчиков было практически невозможно – не те это были люди.