Федор Раззаков - Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино

Свое знаменитое письмо „Головокружение от успехов“ о перегибах в коллективизации Сталин писал, озабоченный информацией ОГПУ. Столь впечатляюще убедительной она была, что подвигла вождя изъясниться с народом и партией стилем переживательным, строгим, публицистичным, но и аналитическим. А информация ОГПУ редактировалась Аграновым.

Когда в январе 1935 года отменили карточки и в стране началась свободная продажа хлеба, сотрудники НКВД совершали рейды по магазинам, проверяли ассортимент, цены, время торговли, качество хлеба, наличие очередей, собирали информацию о настроении населения. Рапорты с мест шли в Москву, в наркомат внутренних дел, оттуда – Сталину и Молотову. В первые дни свободной продажи хлеба сводки НКВД были чуть ли не почасовые. Они шли под грифом „совершенно секретно“ с пометкой „хлеб, доложить немедленной Штамп „доложено“ говорил о том, что Сталин имел полную картину о ходе кампании в регионах, высказываниях людей в очередях, фамилиях работников торговли и хлебозаводов, виновных в плохом качестве хлеба, повышении цен, позднем открытии магазинов, рецидивах карточного распределения. Информация была детальной, вплоть до того, какой сорт хлеба отсутствовал в магазине № 5 Первомайского района или был ли хлеб черствым в магазине № 32 Ленинского района.

Агентурный метод получения информации о настроениях в обществе в тридцатые – сороковые годы в условиях сталинского тоталитаризма не только принимался в расчет для социально-политических и экономических решений, но и был положен в основу большинства политических процессов – от шахтинского дела в 1928 году до дела врачей в 1951 году. За репрессиями, социально-экономическими и политическими событиями тех лет стояли свои информаторы и их организаторы, действующие по схеме Агранова.

Он сумел собрать в своем отделе способных людей, настоящих профессионалов сыска. С ним хотели работать, он умел ладить и с соратниками, и с противниками. Удивительно, не только молодые, но и оперативники со стажем выходили из его кабинета с горящими глазами. Однако и задачи ставились масштабные: создание новых систем пополнения и поиска информации, накопление материалов на „политически чуждых“ персонажей; переход на единый карточный оперативный учет в отношении кулацких семей, главы коих уже репрессированы… и тех кулацких хозяйств, которые не были затронуты выселением; предотвращение „двурушничества и предательства со стороны агентуры. путем перекрытия одного агента другим, тщательной проверки агентурных сообщений“; изучение „всех фактов, указывающих на попытку тех или иных лиц“ среди литераторов и писателей „создать свою законченную систему политических и литературных взглядов"…»

В СПО было несколько отделений, каждое из которых отвечало за работу с определенными категориями советских граждан: оппозиционерами (троцкисты, меньшевики, эсеры и т. д.), церковными служителями, а также интеллигентами (ученые, литераторы, музыканты, художники, кинематографисты). Например, за кинематографистами надзирало 4-е отделение, а за литераторами – 5-е. Каждое отделение состояло из 10–15 человек, а на связи с ними могло быть более десятка осведомителей (в среднем 15–20), которые в своих учреждениях занимали различные должности – от начальственных до рядовых. Была еще и ценная агентура, которая была на связи только у начальника отдела и его заместителя. Например, известные советские кинорежиссеры, авторы знаменитых блокбастеров, входили в категорию таких ценных агентов. Их берегли как зеницу ока, с них сдували пылинки и многое им позволяли, в отличие от рядовой агентуры. Например, можно предположить, что «особые» отношения с ГПУ могли быть у выдающегося режиссера Сергея Эйзенштейна, который, по одной из версий, был гомосексуалистом.

Вероятная связь режиссера с органами могла начаться еще до того, как он связал свою жизнь с кинематографом, – в годы гражданской войны. В 1918 году двадцатилетний Эйзенштейн вступил в Красную армию и разъезжает и живет в агитпоездах по северо-востоку России. Почти два года разъезжая с эшелоном, Эйзенштейн побывал также в Холме, Великих Луках, Полоцке, Смоленске, Минске, а также в Витебске проездом. Это путешествие могло быть как агитационным, так и разведывательным.

В 1920 году, во время советско-польской войны, будучи на Минском фронте, Эйзенштейн познакомился с преподавателем японского языка. Новый язык понравился ему, и он с головой окунулся в его изучение. А после подписания мирного договора с Польшей Эйзенштейн поехал в Москву с намерением поступить в Академию генерального штаба и стать переводчиком. А в последних в те годы очень нуждались разведывательные органы молодой Советской Республики.