Нея Зоркая - Лента длиною в эпоху. Шедевры советского кино

Дело было так.

Заметив в артистическом клубе «Алатр», где любила бывать Вера Холодная, редкостно красивое лицо, помощник Ханжонкова Туркин привел незнакомку на кинофабрику. Здесь ей дали сразу главную роль в «Песни торжествующей любви».

С Осипом Руничем в фильме «Последнее танго»

Героиня – сомнамбула, завороженная неким восточным магом, роль статична, и посему робость исполнительницы, к тому же умело скрытая большим мастером Бауэром, осталась незамеченной. Публика пришла в восторг от незнакомки.

Пусть черно-белое изображение тех лет и съедало необыкновенный (по словам современников) слоновой кости цвет ее кожи и персиковый румянец, но восхищали грациозная пластика актрисы, какая-то милая застенчивость. И печально, почему-то всегда грустно глядели с экрана большие, глубокие, серые глаза Веры Холодной. В рекордный срок она становится «королевой экрана», «звездой, взошедшей на полотняном небе». Модницы подражали ее прическе, шляпкам и нарядам, к ней подходили на улицах, присылали корзины цветов, просили автографы. И легко ли сегодня поверить, что весь этот шум и бум вызван был всего лишь четырьмя годами съемок! Снялась она в 30 картинах (по другим сведениям, в 40 – снимали тогда быстро, за несколько дней), из них сохранилось всего лишь четыре да несколько фрагментов – поначалу киноленту не считали ценностью, откручивали и не берегли. Но открытки с фотопортретами актрисы, молва о «несравненной», о «бесподобной» переходила из уст в уста, из поколения в поколение. В одной из рецензий ее назвали «лунной красавицей». Похвала к ней пристала: лунная, заколдованная, покорная чужой воле…

Бауэр поставил для своей восходящей звезды фильм, который так и назывался: «Лунная красавица». Героиня его переживала драму потери возлюбленного, убитого на войне.

В жизни Вера Васильевна была суеверная, простодушная, хотя и неглупая. Доверчивая, преданная семье. Очень любила мужа, была нежной матерью. И вот парадокс – на экране вокруг ее героинь всегда сгущалась атмосфера порока, соблазна.

Нескончаемо плелись на экране узоры любовных интриг, обольщений, измен, обманов, расставаний, разлук, убийств из ревности, самоубийств – «жизни немые узоры», «шахматы жизни», «сказки любви дорогой». Вера играла мелодраму. К классическому репертуару ей довелось прикоснуться лишь дважды – в роли цыганки Маши в «Живом трупе» Л. Толстого и Елены в «Детях Ванюшина» Найденова. Остальное – безымянные сценарии, которые она поднимала своим очарованием и искренностью.

Для нее была создана своего рода «модель» сюжета. Распознав безотказность успеха, ее варьировали и множили постановщики, в каких бы одеждах ни появлялась в кадре героиня: бедная курсистка-чтица в «Миражах», жена скромного чиновника Мария Николаевна в «Детях века» или бесприданница-приемыш Ната Бартенева в фильме «Жизнь за жизнь».

Это была история молодой женщины, прельстительной, сама того не зная, сексуально неотразимой, но скромной в своей тихой бедности или добродетельной семье, пока в ее жизнь не вторгается страсть, падение, а с ним и скачок «в верха» к блеску и роскоши. Далее – краткие миги «угарного счастья», за коими неминуемая расплата: револьвер, петля, воды реки.

С дочерью Евгенией и любимой собачкой

Как правило, в фильме существовали сцены обольщения, по тем временам казавшиеся рискованными (сегодня мы решили бы: это для детей!) Вера Холодная оставалась в них абсолютно целомудренной и, по-видимому, тем более волнующей для своих обольстителей и поклонников.

Вера Холодная (Антонелла) и Василий Степанов (Леонардо Пассадонато) в фильме «Женщина, которая изобрела любовь» (1918)

Это и был один из ее тайных соблазнов. К нему трудно адресовать и само слово «секс». Больше подходит эрос. Русский эрос, воспетый поэтами и осмысленный философами Серебряного века. На уровне кинорепертуара тех лет Вера Холодная самим своим обликом и стилем игры воплощала эстетику русского «модерна», прославленного в живописи Александром Бенуа, Константином Сомовым, Борисом Григорьевым.

Но в героине Веры Холодной, никак не жрице порока, отнюдь не «вамп», а, скорее, жертве, заверченной вихрем чужих страстей и интересов, проступал контур самого дорогого людям традиционного русского национального характера, воспетого классической литературой XIX века.