Ирина Егорова - Знакомься – это ты! Весёлые актёрские тренинги владения своими эмоциями, речью, телом

Пролетев как фанера над Парижем, я выяснила, что у меня, ко всем радостям, ещё сильный одесский говор (или акцент), и если я отправлюсь обратно в Одессу, то на следующий год могу вообще не приезжать. А лучший способ хоть как-то сгладить свою речь – это прожить год до следующего поступления в Москве.

Прорыдавшись как следует, я стала искать работу, но без московской прописки меня никто никуда не брал. Тогда мама договорилась со своим другом детства, который был замначальника военной базы в ближнем Подмосковье, и он по блату устроил меня без прописки на свой страх и риск на единственное вакантное место грузчицы-упаковщицы, где я счастливо проработала весь год, умудряясь по вечерам после работы ездить стрелять билетики в театры, продолжая готовиться к предстоящему поступлению.

Готовилась я неистово и самоотверженно, временами прибегая к помощи моих учителей-вгиковцев. Я постоянно репетировала и искала самые разные тексты для поступления, которые максимально раскрывали бы меня. У меня была толстая общая тетрадь, вся исписанная только названиями басен, проз и стихотворений, выученных мной наизусть. Но весной, когда начались первые прослушивания, я снова до каких-то туров проходила, а на каких-то срезалась. Всё усугублялось ещё и личной любовной драмой. Но меня ждал счастливый случай, который капитально вправил мне мозги.

В момент подступавшего отчаяния мне встретился выпускник Щукинского училища. Он попросил свою преподавательницу по сценической речи меня послушать и что-нибудь посоветовать. Это была Вера Константиновна Львова, она когда-то училась ещё у самого Вахтангова, который, как известно, был учеником Станиславского! Прослушав мои трагические отрывки, она вдруг сказала: «Миленькая! Ты такая юная! Тебе нужно побаловаться!»«Да?!!» – изумилась я. «Да!» – кивнула она с улыбкой.

И тут до меня доехало, чего они все от меня ждут! Вот это да! Лёгким движением Вера Константиновна поменяла мне «точку сборки», сходу дала такую действенную задачу, от которой мои мозги вмиг встали на место и повернули всю жизнь в нужное русло! Вот это – привет от великих театральных мэтров!!!

Да вот только – как же мне баловаться, когда у меня сердце разрывается от всех моих душевных страданий?!

И тут я заново начала поиски такого материала, который позволил бы мне, обременённой таким душевным багажом, побаловаться! В библиотеке военной базы, где мне пришлось быть грузчицей, я обнаружила книжку Юрия Олеши и в рассказе «Вишнёвая косточка» наткнулась на отрывок, где к герою, безнадёжно ожидающему свидания на площади, все прохожие обращаются с вопросами – как пройти… куда проехать… и, в конце концов, от безвыходности он воображает, что стоит здесь именно затем, чтобы стать уличным регулировщиком… Я почуяла, что вот оно – моё!.. Это же точное попадание! Вот где можно через неудачу в любви выскочить в то самое баловство и дурачество, о котором говорила Львова.

И во время первого прослушивания на курс Гончарова, начав с признания такой знакомой мне боли, я вдруг, чтобы преодолеть отчаянье, стала отрываться и куражиться! Распоясавшись, я покрикивала и наезжала на сидящих в комиссии, разъясняла им, бестолковым, кому куда ехать, вскакивала на стулья, заливисто свистела, как Соловей-разбойник… (этот навык был освоен мною ещё на пустынных пляжах под Одессой!), я азартно издевалась над собой, над ними и торжествовала победу над ситуацией!

И вот тут до меня внезапно дошло, что имели в виду те слушатели, которые всегда просили меня рассказывать – им, обращаться к ним. Мне так и казалось раньше, что я всё рассказывала тем, кто сидел в комиссии. Но теперь, наконец, ощутила, что действительно задействую их, закручиваю и рулю ими. А они, раскрыв глаза и рты, реагируют и с удовольствием участвуют во всех моих бесчинствах!

После этого я открыто могла признаться уже таким близким и родным людям, сидевшим в комиссии, словами стихотворения Гарсиа Лорки: «Трудно, ах, как это трудно – любить тебя и не плакать…» Стихотворение было коротеньким, но слёзы текли по моим щекам, как я ни старалась их сдержать, потому что в моей ситуации действительно трудно было не плакать. Ну а после этого мне было легко читать для них даже басню, что обычно давалось мне труднее всего. Теперь я понимала, что они – мои, и я могу делать с ними что угодно, задействовать и вовлекать, дурачиться и обращаться к ним, как к персонажам из моей басни. Это была такая свобода и такое счастье, какого мне до тех пор испытывать на сцене ещё не приходилось! Было ощущение, что я поднялась, зависла над ситуацией и лечу!