Нильс Торсен - Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии

– Меня до сих пор продолжает удивлять, насколько же он не похож на других людей. Во-первых, он самый искренний человек, которого я знаю. Однозначно. Не только перед своим ближайшим окружением, но и перед целым миром. У этой искренности нет никаких барьеров, он всегда говорит то, что думает. И к этому сначала нужно привыкнуть, – говорит Кристиан Клемп.

Триер, например, может, сидя за ужином с женой и друзьями, вдруг начать жаловаться, что ему никогда нельзя изменять. «Мужчины для этого и созданы, – говорит он. – Всем остальным можно, а мне нельзя?»

– Обычно такая искренность заканчивается еще до достижения переходного возраста, – смеется Кристиан Клемп. – Но Ларс никогда ничего не скрывает.

Как-то раз Кристиан Клемп с женой жили в доме Триеров, пока Ларс с Бенте ездили на Каннский фестиваль, и тогда Клемп умудрился провалить порученный ему уход «за проклятыми этими его помидорами» в теплице. Отростки нужно было подрезать, иначе растения теряют способность расти.

– Я неправильно понял всю эту отростковую премудрость, и, когда они вернулись домой, проехав всю дорогу в автокемпере, он прямиком пошел в теплицу и вырвал все те отростки, которые я должен был отрезать. Медлить с этим было нельзя, – смеется он. – Только после этого он наконец со всеми поздоровался.

Общая же характеристика, данная фон Триеру Кристианом Клемпом, такова: милый и приятный человек, который в первую очередь старается жить в минимально возможном объеме страха, а также искренне старается делать людям добро и делиться с ними своими заумными радостями. Например, на кухне, где он не так давно хотел накормить друга рыбой, запеченной в соли, и картошкой фри, которую он сам любил в молодости.

– Мы простояли на кухне пять часов – мы тогда остались дома с детьми, жены ушли в театр. Нужно было сделать фритюр и какой-то дико сложный соус для картошки. Сама картошка тоже готовилась как-то по-особенному. Его очень успокаивает, когда у него есть возможность объединить множество разных вещей в одно целое. Съели мы все это за пять минут – это ему вообще свойственно. Все было очень вкусно, но под конец ему это осточертело. Потом мы пили зеленый чай, и здесь крайне важно было следить за тем, сколько пены будет на поверхности, – Ларс предпочитает, когда она вся укрыта пеной.

Сегодня первый весенний день. Светит солнце, земля под ногами мягкая и коричневая, и весна застыла наготове в деревьях, кустах и траве. Небо над домом режиссера полно птичьего щебетанья. Я выхожу из машины на парковке и сразу замечаю Триера, который разговаривает по телефону у теплицы.

– Сейчас детей заберем, – говорит он, положив трубку и махая рукой в сторону машины.

Через пятнадцать минут он останавливает машину на большой щебневой площадке, ставит ее на ручной тормоз и выходит из нее.

– Где мы?

– На Багсвердском озере.

Мы подходим к озеру, в окрестностях которого зима потихоньку начинает ослаблять хватку. Поверхность по-прежнему укрыта огромным сине-серым пластом льда, но оттепель уже проела в нем отверстия, и озеро со всех сторон окружено венком по-зимнему лысых деревьев, стволы которых золотисто тлеют на солнце. Готовясь к съемкам «Антихриста», Триер делал то, что обычно ему не свойственно: смотрел фильмы. Он рассказывает об этом, когда мы ступаем на широкий мост и усаживаемся на скамейке, с которой открывается вид на все озеро. Японские фильмы ужасов, «Ведьму из Блэр» и старый черно-белый «Вампир» Карла Дрейера.

– Когда я писал сценарий, я часто сюда приходил после того, как отвез мальчишек в школу. Слушал в айподе музыку из фильмов ужасов. Как это круто придумано вообще – айпод, да? Именно о таком ты мечтал ребенком: а вот бы можно было взять с собой в лес музыку! И вдруг ты действительно можешь взять с собой музыку. Я, кстати, именно на этой скамейке обычно сидел, – говорит он, хлопая ладонью по сиденью между нами.

Это место кажется мне почему-то хорошо знакомым. Этот свет, высота и окрас деревьев, уходящая вдаль широта – где-то я это уже видел, однако сейчас у меня не сразу получается сориентироваться в сторонах света.

– Ну ты же знаешь водный стадион, он вон там. А здесь снимали «Матадор», ресторан у озера, помнишь? – говорит режиссер. – Кажется, он называется «Нессеслоттет». А вон там Софиенхольм.

– Ого, сколько в этом озере буйков , – замечаю я.

– Да, – соглашается он. – Можешь пойти их выловить. Проставим на них очки, которые ты набрал.