Никита Михалков - Территория моей любви

У меня был один выход – успеть все снять, пока мост горит. И вот тут мастерски сработала группа.Я на одном берегу, они – на другом. Работают все шесть камер. Быстро говорю по рации оператору: «Там, я вижу, женщины стоят. Пусть они бегут к мосту, снимай там!.. Лошадей надо запустить, чтобы они от огня начали беситься!.. Тот, кто ближе к Стычкину, пусть скажет ему, чтобы он прыгал в воду и плыл в нашу сторону! Мерзликин – за ним!.. Влад! Скажи по рации, пусть сменят оптику на более крупную и снимают теперь только Стычкина! Потом – панорама на Мерзликина… И резко – на горящий мост! Со смазкой!.. На кране поднимайтесь выше и разъезжайтесь на самый общий!» Шесть камер передо мной, шесть мониторов. Это была настоящая войсковая операция!.. Никогда в жизни этого не забуду.

Не ждали!..

С Сергеем Шойгу

На съемочной площадке было трое моих приятелей, которые занимаются вполне спокойным бизнесом и впервые приехали взглянуть на съемку. Они сказали, что такого «экстремального производства» в жизни никогда не видели и даже не предполагали, что такое вообще возможно! Хотя… я подозреваю – они решили, что у нас «в кино» всегда так.

Вот это Господь испытывает! Мы фактически сымпровизировали всю эту труднейшую сцену, и за полтора часа сняли то, что должны были снимать неделю.

Конечно, это не было в итоге так, как могло быть, если бы продумывался каждый кадр, если бы снимался каждый план так, как он запланирован. Но эта съемка доказала три вещи.

Первая – что только с такой группой, с которой я работаю, можно поднять неподъемное.

Вторая – что импровизация прекрасна лишь тогда, когда она хорошо подготовлена (а мы хорошо подготовились к этим съемкам).

И третья: самообладание и способность принимать решение в каждую конкретную секунду – единственное, что может спасти ситуацию, подобную той, в которую мы попали.

На этом проекте я многое переосмыслил. Актерская сущность, если она подлинная и умеет внедряться в материал, вплотную приближается к обстоятельствам. Кровь не настоящая, пули не настоящие – а ощущения как настоящие!

…Зима. Алабино. Минус семнадцать. Ветер, замерзшие окопы, массовка, дымы. Снимаем, играем, бежим… Съемка окончена. Я мечтаю, уже в машине, как поеду в баньку, погреюсь… И вдруг мысленно – оп! Возвращаюсь туда, к своему герою, понимаю, что он-то остался там. И нет у него ни машины, ни баньки. Он какой есть, такой и будет там – и днем, и ночью, всегда. И, почувствовав этот ужас, я взял для себя задачу приблизиться к его состоянию, познать его через простые физические действия.

Были и другие критические моменты. Снимали Надю в бассейне – как она не может выбраться из-под огромного полотнища с красным крестом… Смотрю в монитор и понимаю, что она действительно не может найти дырку в полотне, по судорожности ее движений вижу… И мы ее просто уже сами вытаскивали.

Во время атаки, когда я спрыгивал в траншею, влажный автомат выскользнул из рук и ударил меня по лицу. Еще бы немного, и в глаз. Мы продолжаем играть, а я чувствую, что кровь течет по гриму, по этой грязи. Дюжев, не теряя состояния и образа, прямо в кадре, выпучив глаза, спрашивает у меня: «Что с тобой, батя?» Но, я вижу, спрашивает у меня, как у Никиты Михалкова, а не как у «бати». И тем не менее при этом остается в своем образе. Поэтому я просто подмигиваю ему, стоя спиной к камере: мол, продолжаем, продолжаем играть. И доиграли сцену до конца…

После команды «Стоп!» ко мне кинулись врачи, стали промывать рану, потому что гарь, пыль, пепел, грязь… – могло бы кончиться довольно плохо.

Была еще такая ситуация. Ножом, которым я срезал погоны у Меньшикова в окопе, отхватил себе часть подушечки пальца – а это ужасно кровоточащая штука. Опять же – заклеили, надели напальчник, замазали гримом и грязью, чтобы не было заметно, и «поехали дальше».

Однажды во время съемок я перевернулся на квадроцикле, сильно ушиб ребра. Боль такая – дышать невозможно. А завтра снимать сцену, как мы с Меньшиковым выскакиваем из воронки и бежим в атаку. А самое страшное – потом должны упасть и перекатываться так, как учат бывалые солдаты: то есть, когда пробегаешь какое-то количество, как ты рассчитал, безопасных шагов, падаешь и тут же откатываешься – для того чтобы, если немец тебя видит и направляет в это место свой огонь, тебя там уже не было. А потом вскакиваешь из другого места – он еще не успевает прицелиться, ты делаешь еще пять-десять шагов и опять падаешь, опять откатываешься…