Андрей Плахов: Режиссеры настоящего. Том 2.

Косноязычная «Розетта», став ключевым фильмом конца века, заставила обратиться к истокам творчества Дарденнов. В их жизни все началось с театра и с фильмов, снятых для видео и рассказывавших о жизни маленьких рабочих городков в Валлонии. Другая волновавшая братьев тема – темные пятна Второй мировой. Их первый документальный фильм «Le chant du rossignol» (1978, тогда братьям еще не было тридцати) рассказывал об антинацистском сопротивлении. Первый игровой («Фальшь», 1986) – о еврейской семье, уничтоженной немцами.

Жан-Пьер был театральным актером. Вместе с братом они сделали фильм «Я думаю о вас» (1992), в основе которого лежал театральный сценарий. Эту работу раскритиковали со всех сторон, а ее создатели понесли финансовые убытки. После этого они сняли картину «Обещание» (1996) – первую принесшую им успех и международные премии – о бельгийском подростке, чей отец эксплуатирует нелегальных иммигрантов. Игорь (так зовут подростка) дает обещание погибшему африканскому рабочему позаботиться о его вдове и ребенке. Он разрывается между пробудившейся человечностью и лояльностью отцу, который пытается скрыть от властей гибель нелегала. Съемки проходили в индустриальном районе недалеко от Льежа. Грязноватая фактура кадра и использование ручной камеры свидетельствуют о документальной закваске, но типичная для документалиста подвижность сочетается со сжатым фокусом, создающим эффект клаустрофобии. Характерно, что, говоря об этом фильме, Дарденны называли в качестве исходного импульса не жизненные факты, а диалог о вине из «Братьев Карамазовых».

Решающим моментом биографии Дарденнов стала их встреча с режиссером и писателем Арманом Гатти и оператором Недом Буржессом. Гатти пришел к ним в театр с камерой на плече. Когда он уехал, братья, никогда не помышлявшие о кинокарьере, вдруг подумали: а почему бы нам не делать так же, как он. Они отправились в деревню снимать простых людей. У них не было никаких монтажных столов, никаких специальных приспособлений, они еще не думали, что будут производить кино для публики и завоевывать премии на фестивалях.

Награду, присужденную «Розетте», некоторые рассматривали как счастливую случайность, попадание в тренд, не более. Дарденнов подозревали в подражании «Догме», хотя было очевидно, что, если бельгийцы и используют формальный метод, похожий на тот, что придуман датчанами, их цель – не просто обновление языка кино, а нечто иное. «Догма» боролась с формализмом современного кино формальными средствами. Дарденнам и их постоянному оператору Алену Маркуэну были ближе этические традиции неореализма, гуманизм Кена Лоуча и британской школы. Кто-то не принимал их открытой социальности. Не каждый стремится влезть в кожу девушки со дна общества, готовой на любую подлость, даже на преступление всего лишь ради… работы. Особенно недовольны были эстеты в России, для которых победа над утонченным Альмодоваром бельгийского «соцреализма» была прямо-таки личным оскорблением.

Только когда появился следующий фильм Дарденнов «Сын» (2002), без всяких скидок на «тенденции» стало ясно, что перед нами большие режиссеры, пришедшие в кино надолго. «Сын» естественным образом стал одним из основных фаворитов очередного каннского конкурса, а исполнитель главной роли Оливье Гурме был награжден актерским призом. Кинокритики включили новую работу Дарденнов в десятку лучших фильмов года.

Бельгия не Франция и даже не Дания: там нет большой киноиндустрии, нет бурных волн и течений. Если чем страна в последние годы и заметна, так этническими распрями, педофильскими скандалами и зверскими преступлениями. Все это упрятано Дарденнами за кадр: в «Сыне» об убийстве только говорится, но в течение всего фильма по коже бегают мурашки и ожидаешь худшего. «Сын» – это как если бы Хичкоку заказали кино про жизнь пролетариата или Кена Лоуча заставили снять триллер, не вылезая из своей любимой рабочей среды.

Фокус в том, что весь фильм разыгрывается на складе и в столярной мастерской. И хотя в ней не делают гробов, сама мастерская подобна гробу, который сколотил Оливье, похоронив в нем свои чувства к убитому сыну-подростку. И теперь он, лысый подслеповатый столяр-перфекционист, приставлен профессиональным наставником к мальчишке-убийце. Месть кажется неотвратимой. На пятачке дровяного склада одновременно разыгрываются производственная, криминальная и психологическая драмы. Встречаются, чтобы отойти в сторону, уступив место притаившейся за ними притче.