Андрей Плахов - Режиссеры настоящего. Том 2.

– В кино тебя поначалу восприняли как представителя гомосексуальной субкультуры. И все-таки ты заметно меняешься в более традиционную, классическую сторону – даже если это разочарует некоторых поклонников. Разве молодой публике интересно смотреть про шестидесятилетних? И разве ты не перестал быть культовой фигурой гей-кино, перемещая свой интерес в сторону женщин?

– Я никогда не занимался чисто гомосексуальными темами, всегда – бисексуальными. Женщины меня интересуют не меньше, чем мужчины, – смотря какие.

– А считаешь ли ты себя частью французской кинематографической «семьи»? У тебя есть близкие друзья-кинематографисты? Ходите ли вы друг к другу в гости, часто ли встречаетесь?

– Нет, мы, французы, индивидуалисты, у нас это не принято. Кроме того, если говорить о молодежи, она была парализована успехами «новой волны». Только сейчас можно сказать, что новое поколение расправилось с «папой» Годаром. Особенно много во французском кино талантливых женщин-режиссеров. Правда, иногда они делают чересчур политизированное феминистское кино и готовы вместе с «папой» уничтожить всех остальных мужчин.

– Как ты достаешь деньги на свои проекты?

– Я делаю по фильму в год – и многие во Франции не понимают, как мне это удается. Завидуют, считая меня баловнем судьбы. На самом деле я собираю деньги в Канаде или Японии, где мои фильмы гораздо более широко прокатываются. Во Франции же их не очень понимают. Здешние финансисты чрезвычайно консервативны. И когда я предлагаю сценарий типа «Под песком», они говорят: нет, это не фильм Озона.

– Их консерватизм в том, что они ждут от тебя чего-то более авангардного и радикального?

– Парадоксально, но это так.

– Что ты делаешь, когда не работаешь? Или такого не бывает?

– У меня довольно странный образ жизни. Каждый месяц в какой-то стране происходит премьера моей очередной картины, и я еду туда для рекламной кампании. Например, в прошлом году я был в Токио, Монреале, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Мадриде, Лондоне, Вене, Мехико, Петербурге и Москве (дважды). Но это не значит, что я работаю двадцать четыре часа в сутки. Ездил отдыхать в деревню во Франции, летал в Кению. Больше всего люблю лежать на диване и ничего не делать. Но если бы позволяли средства, снимал бы даже по два фильма в год.

Вот еще несколько фрагментов встреч с Франсуа Озоном. Каждый раз я обнаруживал его все более взрослым, грустным, менее ироничным. И каждый раз мы касались семьи и брака, любви и французских актрис.

– Есть ли ключ к теме фильма «Бассейн»?

– Я не даю никакого ключа зрителю. Каждый сам решает, что именно он увидел. Я же лично вижу последний кадр: Шарлотта и Людивин издалека смотрят друг на друга и машут рукой. Они почти сливаются, как в «Персоне» Бергмана. В этом заключен образ всей картины, в которой встречаются молодость и опыт, растерянность и стабильность, страх перед жизнью и страх перед смертью.

– Выходит, это прежде всего драма отношений, слегка лесбийски окрашенных, а уже потом комедия или детектив?

– Это не лесбийский фильм. Героиня Шарлотты испытывает к девочке-француженке смешанные чувства: ревность, раздражение… Она тоскует по молодости, по «свингующему Лондону». Эти эмоции отражаются на ее лице. Для меня ключ к фильму – лицо Шарлотты.

– Какую сцену было труднее всего снимать?

– Сцену убийства. Я уже рассказывал тебе в прошлый раз, что в каждом моем фильме есть убийство. Только, может быть, к следующей картине я стану взрослым настолько, что помилую всех своих героев. Когда Людивин убивает любовника тяжелым камнем, это воспринимается как реальность. Нужно было, чтобы, несмотря на гротескность ситуации, зритель все-таки почувствовал тяжесть этого камня, и потому пришлось даже заменить бутафорский камень, приготовленный для съемок, настоящим.

– А я думал, самой рискованной и трудной была сцена на балконе, когда Шарлотта Рэмплинг обнажает свою грудь перед стариком садовником, чтобы скрыть следы преступления. Это ведь прямая цитата из «Тристаны» Луиса Бунюэля?

– Да, и было бы еще интереснее, если бы на месте Шарлотты оказалась Катрин Денев, которая тридцать лет назад играла Тристану. Но боюсь, сейчас бы она не смогла повторить эту сцену.