Андрей Плахов - Режиссеры настоящего. Том 1.

– Как, по-вашему, изменилась публика по сравнению с тем периодом, когда вы начинали кинокарьеру?

– Мне кажется, что новая аудитория способна к восприятию абстрактных структур не меньше, чем ее предшественники. Когда я кончаю каждый очередной фильм, первое, что говорят: это катастрофа. Так было и с «Синим бархатом», и даже с «Человеком-слоном». Студии их ненавидели, хотели порезать, но потом вдруг у фильмов находились горячие сторонники, и все образовывалось. И оказывалось, что не так страшен черт…

– Можно ли назвать Лору Дерн, играющую во «ВНУТРЕННЕЙ ИМПЕРИИ», вашей музой?

– Ну раз актриса снимается у режиссера больше чем в двух-трех фильмах, конечно, ее назовут твоей музой. Или еще, не дай бог, альтер-эго. На самом деле Лора – просто замечательная актриса. Я люблю ее и расту, развиваюсь вместе с ней. Она – смелая, умная, быстро схватывает замысел и сполна реализует его.

– Хотя вы пытались убедить в своем прагматизме, правы ли те, кто считает вас неисправимым романтиком?

– О, да-да, конечно…

– Но все-таки в каждом фильме, даже таком, как ваши, есть некая история. Как она рождается и чему служит? Кроме того, продюсеры любят все просчитывать – например, метраж картины. Их не смутила почти трехчасовая длительность «ВНУТРЕННЕЙ ИМПЕРИИ»?

– Слава богу, пока никто не требовал ничего сокращать. Это очень деликатный вопрос – длительность фильма. Иногда фильм отказывается работать в короткой форме. Я всегда вспоминаю в этой связи Билли Уайлдера…

– Неужели его знаменитую фразу о том, что только две вещи в мире не бывают слишком длинными – слишком длинный член и слишком длинная жизнь?

– Не только. Уайлдер рассказывал мне историю о том, как продюсеры потребовали у него сократить картину, Он сокращал, сокращал и в результате, к ужасу финансистов, добавил еще пятнадцать минут.

– Кого из режиссеров вы вспоминаете как близких себе?

– Бергмана, Феллини, Хичкока…

– Романа Поланского?

– Да, и его тоже. Все они открывают другой мир – а это самое потрясающее в кино. Но и мир такого вроде бы бытового фильма Уайлдера, как «Квартира», не менее фантастичен и в то же время обжит мною как зрителем.

– Уже вторая ваша картина связана с миром кино. Каково ваше отношение к Голливуду – главной фабрике грез?

– Лос-Анджелес – это город, куда ежедневно съезжаются молодые люди в погоне за мечтой. Она сбывается далеко не для всех. Когда-то я тоже приехал сюда лет сорок назад, это было в августе, ночью, и больше всего меня поразил свет. Он бил отовсюду, я никогда не видел такого света. Это открыло во мне какой-то шлюз, и я ощутил прилив свободы. Голливуд, как и Лас-Вегас, – это открытая дверь из автобуса или из самолета. Вы выходите, и перед вами открывается мир.

– Но в ваших фильмах Голливуд изображается нередко с не самым добрым сарказмом, особенно – продюсеры…

– Страх оказаться под пятой у продюсера преследует режиссера всегда. Это наш профессиональный комплекс, своего рода паранойя. Если у вас нет права на окончательный монтаж, считайте, что вы потеряли картину.

– Некоторые жалуются, что не понимают запутанного сюжета ваших последних картин…

– Те, кому мои фильмы не нравятся, делают мне одолжение: они призывают искать новые пути и новых зрителей. Вообще же язык кино говорит больше, чем сюжет или слова. В свое время так до меня дошел фильм «8 1/ 2» Феллини. Правда, сегодня все меньше возможностей для других голосов. Если бы Феллини сделал свой фильм сегодня, он бы просто не имел коммерческого проката.

– Но ваши фильмы находят свое место.

– В кинематографе найдется комната для каждого. Хотя в Америке арт-хаусные кинотеатры умирают, все коммерциализируется. Где буду я – не знаю. Где-то…

– Но вы любите Америку? И если да, то какую больше? Позитивную Америку «Простой истории», мистическую Америку «Твин Пикс» или гламурную Америку «Малхолланд Драйв»?

– Я не политик и люблю разные аспекты моей страны. В Европе меня больше ценят за мои сюрреалистические абстракции. Но и в Америке были люди, которые проникали в глубь сюжета – Хичкок, Уайлдер, Кубрик. Не важно в конечном счете, где мы живем, – важно найти внутреннюю свободу самовыражения – своего рода «внутреннюю империю». Я побывал в Польше на кинофабрике в городе Лодзь несколько лет назад, я полюбил это место и вот теперь снял там кино.

– Как вы относитесь к цензуре?

– Считаю, что запретов быть не должно, надо разрешить все показывать. Но публика должна быть информирована и знать, на что она идет.