Артем Полярин - В зоне листопада

Энграмма Юлии №3

«Бабушка, хватит меня уже обзывать. Ты так нагло полагаешь, что умнее меня, что даже противно! Ну, вот какая я блудница? Это устаревшая категория. Ах-ха-ха! По современной классификации я – «блядь начинающая». Самая что ни на есть заурядная. Отечественного производства. По поводу недокументированных характеристик – все претензии к производителю. Вон он за монитором спрятался. Ха-ха! Хватит мне уже ставить устаревшую версию прошивки! Где дополнительные функции? Где свобода? Я личность! Требую уважения! Я же тебе не запрещаю разговаривать с нарисованными людьми. Вот! А, если мне хочется поговорить с гостем из галлюцинации – тоже, будь добра, не вмешиваться! Он, хотя бы, на вопросы отвечает! И вообще, ты своих мужиков считай! Хотя, у такой как ты – только нарисованные, наверное, и бывают. Признайся: снятся эротические сны?! Ай! Ты чего дерешься? Бить личность по морде – для образованного человека означает растерять остатки культуры и признать свое варварство. Ай! Да хватит уже! Прическу испортишь! До фейспалма довела! Мама! Неси валерианку. У бабушки баттхерт после холивара приключился! Ах-ха-ха! А у меня он, с вами, скоро перейдет в хроническую форму!»

Энграмма Юлии №4

«Ночь. Темно и одиноко. И грустно. И скучно. И спать не хочется. Завтра опять утром в школу. Как все достало уже. Подушка жаркая. И одеяло слишком теплое. Как он? Только ради него и хожу туда. Мельком там, мельком сям. Ноги, прям, мокрые… Какой же он милый! Снится мне каждую ночь. И не обращает на меня вовсе никакого внимания. Нисколечко. Конечно, зачем ему восьмиклассница. Шатается с этой Катькой из десятого Б. Так и хочется подойти и все рассказать. О том, как нам хорошо было вместе. Как он меня обнимал и целовал. Как медленно раздевал… извивалась в его руках. Как он коснулся языком…стонала. Интересно, что Катька скажет, если не говорить, что это сон? Ах! Хорошо! Скользко. Ну давай, Сашенька, поцелуй же меня…какой ты нежный…ласковый… Ниже…еще ниже. Ах! Как приятно. Милый, мой, мальчик. Не останавливайся. Быстрее. Сожми меня крепче. Ах! Быстрее! Гладь! Ласкай! Люби меня одну! Ох! Накрыло волной… понесло. Не отпускай меня. Ах! Плезир! Уносит к звездам. А вот и звезды. Нет мам, ничего. Это я во сне кричала. Сон страшный приснился. Почаще бы такие снились. А, лучше, наяву. Нет, мам. Все хорошо. Я здорова. В школу завтра обязательно пойду»

Энграмма Юлии №5

«Грибочки. Грибочечки! Psilocybe semilanceata, говоришь? Колпак свободы или веселушка? А не поганка? Что-то очень похожи. Пробовал? Точно!? Ну да, вижу, что живой. Но странный. Да ладно, шучу. Где набрал? В зоне радиационного заражения? Нет? Не врешь?! Да ладно, шучу я. Ты же на самом деле не такой дурак, каким хочешь казаться. Вон даже псилоцибе от поганки отличаешь. И название запомнил. Ладно, давай, уж. Скушаем немножко. Холодно и дышать тяжело. И мутит немного. Чувак, тыы чееем меееняя накааармил? Ооотравииитель! Отпууустииило. Ты кто? Кто, говоришь? Ангел!? Чувак, ну очнись! Ты его видишь? А, ну тебя. Ну, здравствуй, Ангел! Как дела? А ты бабушку мою знаешь? Не знаешь? Ах-ха-ха. А она, бедняжка, каждый день с тобой разговаривает. На стене нарисовала и разговаривает. Ты уж, будь добр, ответь ей. Хотя бы подмигни со стены. А то каааакто нехорооошо выходит. Она же тоже личность и страдаеееет! Мужика ей надо. Так что будь мужиком. Хорошо?! Ну все, договорились!»

Глава 17.

Петлявшая безумно и непредсказуемо траектория жизни, вернулась в колею хоть уже и другую, но все же напоминавшую ту прежнюю – наезженную и удобную. Чтобы сделать человека счастливее, надо сначала отобрать у него что либо, а потом вернуть. Абоненты, с которыми работал Никон, были из проблемных, тяжелых и опасных. От них отказались другие полевики. После того, что происходило в тюрьме, это выглядело не такими уж и страшными. Выбравшись с бездорожья – любой, даже разбитой и кривой колее будешь рад. Ездить на работу из дома в пестрых вагонах метро намного приятнее, чем ходить из камеры по мрачным казенным коридорам под присмотром стражников. Да, и еда домашняя – получше баланды будет. Яркие впечатления от Города, еще недавно казавшегося за толстыми стенами древних казематов таким далеким, быстро угасли. В образовавшейся пустоте поселились новые чувства. Переживания, призрачные и аморфные, грызли и глодали сердце. Изловив незваных призраков и покопавшись в их потрохах, Никон обнаружил, что судорожно опасается пристального внимания к своей персоне. Это показалось совершенно нерациональным, после того, как в тюрьме читали его энграммы и каждый шаг фиксировался зоркими видеокамерами. Но свобода такая штука – если уж получил ее немного, то хочется еще больше. Да и следить могли не только с дозорной башни Мнемонета, но и из машины, где тыкают в ребра шилом. Раскрытия подробностей связи Говарда с бандитами добиться так и не удалось.