Артем Полярин - В зоне листопада

Пока Никон размышлял, что может ответить человек в его положении на такой сложный вопрос, сырой воздух комнаты наполнил грудь несколько раз. Ответ так и не нашелся. Говард попробовал подсказать:

– Последняя наша встреча прошла очень необычно. Вы сильно изменились с тех пор.

– Зато Вы вообще не изменились, – спешно бросил Никон.

– Я пришел поговорить о Вас.

– А мне – наоборот, было бы интереснее поговорить о Вас.

Крокодил замер. Застрял маленькими черными зрачками где-то в реках и озерах на серой стене, у Никона за спиной. Выплыл на берег. Размеренно процедил:

– Обстоятельства так сложились, что тему разговора выбираю я.

Никон опять промолчал. Сейчас ему проще думать, чем говорить. Говард попробовал перейти от вопросов общих к частным:

– Я хотел бы узнать, куда вы дели мой пистолет.

– Потерял.

– Где потеряли?

– Не помню. Где-то недалеко от места событий.

– Зачем вы его забрали у меня?

– Вы мне угрожали.

– Я выполнял свою работу. Хотел задержать Вас до выяснения обстоятельств. Если бы не стрельба в квартире…

Никон не вытерпел. Этот человек, вязко и настойчиво следующий избранной линии поведения, злил. Захотелось вывести его из равновесия.

– Вы же связаны с Юлей, бандитами и как-то замешаны в убийстве Мартина.

– Я пришел говорить о Вас. Версии по делу Мартина оставьте при себе.

– А я тут при чем? – упорствовал в смещении акцентов Никон. – Это же Вы прибежали забирать у меня серенькую коробочку, изъятую у преступников…

– Вы умрете.

Слова, сказанные с нажимом, но спокойно, тоном утвердительным, резанули слух еще до полного их осознания. Никону вспомнилась абсурдная фраза одного друга о том, что подробности о смерти человека, с большой вероятностью известны еще до его рождения. Однако, он упорствовал:

– Вы тоже умрете. Все умирают.

– С Вами это случится намного раньше.

Утверждение тянуло из Никона вопрос: почему? Словно крючок, заброшенный в озеро и зацепившийся за водоросли. Не желая говорить то, что у него вымогают, опять промолчал. Вопрос все же повис в воздухе. Говард ответил на него так, как если бы он был произнесен вслух:

– Вы лезете туда, где жизнь человека ничего не стоит. Копаетесь в опасном месте. Это никому не нужно. Забудете про все лишнее – и, после суда, останетесь живы.

– А Вы не боитесь мне угрожать здесь – в следственном изоляторе? Возможно, ведется запись разговора.

– Я Вам сообщаю об опасности, исходящей не от меня. Источник мне не известен. Я даю вам совет по поводу Вашего выживания. Прислушайтесь.

Никону показалось, вдруг, что говорит он не с человеком, а с автоматом. Никаких эмоций. Алгоритм почти линейный, с минимумом ветвей и циклов. Задача: внушить Никону, что надо забыть и молчать. Еще раз, постаравшись усмехнуться, заявил:

– А вот Вы, Говард, наверное, не прошли бы тест Тьюринга.

– Что Вы хотите этим сказать?

– Я хочу сделать Вам комплимент.

Теперь усмехнуться получилось просто так, спонтанно. Говард опять принялся изучать карту рек и озер цвета штукатурки на серой стене, за Никоном. Не спешил с ответом. Лицо расслаблено. Глаза вяло плывут по площадям водосбора, словно выискивая на дне нужный ответ. Никон, довольный шуткой, прямо разглядывал замершее лицо неприятного гостя. Пытался прочитать процессы, происходящие за бежевым стеклом линз и черным хрусталем глаз. Не получалось. О железобетонную маску ломались все инструменты.

– Об этом вам тоже лучше забыть.

Спокойный ответ, опять возвращающий беседу в линейное русло и отсекающий все притоки и развилки, окончательно отбил у Никона желание продолжать. После минутного молчания, Говард молча же и ушел, вероятно, исполнив намеченный алгоритм до конца.

С мантиями обращались очень аккуратно. Берегли их. Вставали и садились осторожно, чтобы лишний раз не тереться о край широкого, неаккуратно лакированного стола. Матовый, но почему-то отражавший образ зала, экран большого телевизора, висевшего в углу над головами людей в мантиях, по диагонали, сверху вниз рассекала серебристая трещина. Этот замерший на века график словно говорил: увы, смотрящий на меня из-за решетки, твоя жизнь покатилась под откос. Теперь ты будешь тонуть в этом бурном водовороте, пока не достигнешь самого днища.

Наблюдать за всем происходящим из клетки любопытно и печально одновременно. Ощутившие тепло, холод, влажность и сухость тысяч рук прутья, пропустившие уставший взор тысяч выцвевших глаз ячейки мелкой сетки, уже десятки лет надежно хранили в толще металла печальный интерес. Беспомощность и обреченность – вот что внушали жерди, краска на которых облупилась то ли от времени, то ли от наручников. Зависимость от воли здесь собравшихся.