Евгений Чепкасов - Триада

– Тоже ночным, – пробормотал Валерьев и улыбнулся.

– В смысле – «тоже»?

– Не важно.

– Вот и поговори с тобой! Стоит и бредит, – рассердился Артурка. – Пойду с Гренковой лучше поболтаю.

– Вы помирились, что ли? – услышал он вопрос вдогонку и, обернувшись, ответил:

– Уже неделя, как помирились. Я же говорил.

– Забыл, извини.

«Странный он сегодня, – подумал Артурка, удаляясь. – Груженый какой-то».

А Гена от нечего делать пошел посмотреть на доску объявлений. На ней висели программа конференции, устаревшая афиша посвящения в первокурсники, просьба вернуть утерянные ключи на брелке с песиком, объявление о продолжающемся кастинге потенциальных артистов театра-студии «Натюрморды»…

– Весомый был камешек, – проговорил Валерьев негромко, – раз круги до сих пор идут.

– Какие круги? – удивленно спросила Валя Велина, стоявшая неподалеку и глядевшая, не изменилось ли расписание.

– От камушка, – ответил он, посмотрев в ее сторону, но будто бы мимо, – который бросили в воду.

– Ты о чем говоришь? Артурка сейчас к нам с Олей подошел, сказал, что ты стоишь и бредишь. Я думала, врет, как всегда…

– Как всегда, – повторил юноша с улыбкой и посмотрел на девушку. – Говорю я про театр «Натюрморды». Основан давно, а до сих пор не развалился. Значит, в основании – крепкий камушек. Вот объявление: новых артистов набирают.

– А кому ты это говорил?

– Мысли вслух.

«Артурка прав, – подумала Валя. – Что-то с ним не то сегодня».

– Ну, и сколько этому театру лет? – спросила она.

– Двадцать пять, недавно отмечали.

– Надо же! Нас еще на свете не было.

– Не было.

– Генка! – не выдержала Велина. – Да что с тобой сегодня?!

– Ничего, Валенька… – ответил он ласково и устало. – Просто мыслей сегодня много, на внешний мир силы не остается.

– Ты так под машину попадешь! – воскликнула Валя, всерьез встревоженная.

– Бог милостив.

Ей захотелось взять его за плечи и потрясти изо всех сил, чтобы всё ненужное вылетело из его умной головы… Но пока нельзя. Остается только молить Иегову, чтобы под машину не попал. Такой несклёпистый!..

* * *

Идучи домой, Гена Валерьев был настолько самоуглублен, что мог бы запросто попасть не только под машину, но даже и под асфальтоукладочный каток. Одним из предметов самокопания был прощальный разговор с Артуркой, во время которого Гена сказал, что завтра и послезавтра его в университете не будет, что у него дела; дела и всё – не важно, какие; пиши, амиго, лекции поразборчивее в эти два дня, в субботу увидимся. «Зачем сказал «амиго»? – думал Гена со стыдом. – Никогда его так не называл…» Были и другие темы для самозабвенных и вследствие этого жизненно опасных размышлений, однако юноша добрался до дому вполне благополучно.

Там его ждал сюрприз в лице Тамары Ивановны, пришедшей с работы много раньше обычного и нарушившей обет молчания.

– Ты вещи думаешь собирать? – спросила она грозно. – Скоро поезд, а ты и не начинал!

– Не скоро, а ночью, – ответил Гена с внутренней радостью и внешним спокойствием. – Да и вещей не надо никаких. Ну, носки, трусы, платков парочку, рубашку, джемпер на всякий случай, зонт. Ветровку я сразу на себя надену. Всё вроде.

– Всё вроде! – передразнила мать. – А зубы ты чистить собираешься? А задницу подтирать собираешься?

– Собираюсь, собираюсь. Всё возьму. И еще лекарства возьму, и бумагу с ручкой возьму, и паспорт с билетами возьму. Ты не волнуйся.

– Не волнуйся! Видела в окно, как ты по улице идешь. Тебя за ручку водить надо! Не волнуйся! И в кого ты только такой уродился?.. Понятно в кого – давай, дорожка уже протоптана! Не волнуйся! Такой же придурок!..

– Ну, хватит, хватит… – миролюбиво пробормотал сын, поморщившись.

– Чего еще хватит? Ты мне рот не затыкай! Хватькает он! Расхватькался! А жрать ты что будешь – подумал?

– Поужинаю здесь, позавтракаю у Рудаковых. С собой возьму минералку и печенье, в поезде чай куплю. Интересно, там сейчас сахар-рафинад в упаковке с вагончиками, в синенькой такой, как раньше, или по-другому теперь?

– Не знаю, – сказала Тамара Ивановна и улыбнулась, вероятно, вспомнив синенькую упаковку с вагончиками. – Лет восемь никуда не ездили – кто его знает, как там сейчас. Подстаканники были узорчатые такие – сразу понятно, что в поезде… Может, там теперь пластиковые стаканчики, как в буфете, а подстаканники разворовали – кто его знает…

– Не может быть, чтобы разворовали, – предположил Гена. – Это ведь железнодорожная романтика, элемент имиджа.